Колонна и горизонты - [98]

Прибежал и Янко Чирович. Тяжело переводя дыхание, он сказал, что оставил роту, чтобы увидеть меня живым, и дрожащим голосом запричитал:

— Тяжело тебя ранило, Радо? Тебе очень больно? Пусть твои раны будут счастливыми!

Он взял меня, как перышко, на руки и понес к батальонному обозу. Там он с помощью Мирка Нововича усадил меня на оседланную лошадь и поторопил сопровождавших, чтобы те до рассвета перебросили меня и других раненых через шоссе. Стрельба постепенно ослабевала, однако шоссе вздрагивало от грохота гусениц. К месту боя спешили танки. В эту ночь противник вернулся в Зворник и двинулся к Власенице.

На рассвете я увидел, что лежу возле какой-то лесной хижины. При свете коптилки медсестра Чарна осматривала мою рану. Словно стыдясь своей принадлежности к женскому полу, Чарна во всем старалась походить на мужчину: курила, говорила басом, дерзко отвечала на вопросы и строго обращалась с ранеными и больными. Однако при всей этой суровости она была по-своему нежной, и все ее очень любили. Чарна сняла бинты и начала скрести инструментом по обнаженным костям. Я пожаловался ей на сильную боль. Чарна заявила, что с моей раной шутки плохи, а затем взорвалась:

— Мне лучше знать, что и как болит! Яйца курицу не учат!

Не знаю почему, но Цапард запомнился мне как место, где впервые были допущены серьезные ошибки в управлении. Действовавший справа от нас 2-й батальон значительно продвинулся вперед, оторвался от бригады и оказался в трудном положении. У шоссе ему пришлось отражать превосходящие силы противника. При отходе по лесу недалеко от шоссе геройски погибли комиссар 2-й роты, смелый и талантливый Радован Гардашевич, который славился своим умением рисовать, и ученица средней школы из Даниловграда Милена Иванович.

На следующий день стрельба в лесах начала стихать. Это означало, что противник накапливает силы для новых атак. Группа раненых, с которой я двигался, остановилась возле церкви в местечке Ломница, затерявшемся среди власеницких лесов. Под вековыми дубами лежали тяжелораненые. После боев за Балиновац, Будань, Власеницу, Зворник и Цапард их скопилось здесь несколько десятков. Стоял летний вечер. Запах грибов смешивался со смрадом ран. Всю ночь слышались стоны. Медперсонал едва держался на ногах от усталости. Церковный двор был переполнен. Я попытался уснуть, но тупая ноющая боль не давала мне покоя. До самого утра я не сомкнул глаз. Утром пришел комиссар госпиталя — товарищ из нашей бригады. Он сообщил, что противник торопится установить контроль над территорией, где действует наша бригада, и что госпиталю угрожает опасность. Ему приказано было «базироваться» с медперсоналом и ранеными в окрестных лесах, а там — будь что будет. Нам троим с легкими ранениями он предложил взять лошадей и засветло перебраться в более безопасное место, в Шековичи, а дальше — присоединиться к центральному госпиталю.

Однако лошадей на всех не хватило. Мне досталась крестьянская кляча, а двое моих товарищей двигались пешком, опираясь на палки. Комиссар указал рукой направление движения через лес и сказал, что около полудня мы доберемся до места назначения. Шли ужасно медленно, и только перед заходом солнца достигли ущелья под Шековичами. На холме, возвышавшемся над шоссе, шел бой между одним из батальонов нашей бригады и каким-то немецким подразделением. Мы поспешили перейти мостик и шоссе, чтобы быстрее оказаться на противоположной стороне. В этой спешке мое присутствие для моих спутников было как камень на шее. Но тяжелее всего нам было видеть из долины, как наверху наши бойцы оставляли позиции и отходили вдоль реки к селу. Если бы противник ускорил продвижение, мы бы оказались в его руках. Двое моих спутников торопили бедную клячу, тащили ее за уздцы и немилосердно хлестали… Теряя последние силы, мы все же присоединились к отступившему батальону.

ОСТАВЛЕННЫЕ РАНЕНЫЕ

На склонах гор, поросших фруктовыми деревьями, сосредоточились сотни раненых. Всюду царил ужасный беспорядок. Все суетились, как это обычно бывает при подготовке госпиталя к очередной переброске. Два моих попутчика затерялись среди множества раненых, а меня нигде не принимали. Всегда находилась та или иная причина, чтобы направить меня в соседний дом, сарай или в сад, где небольшие группы раненых уже готовились в путь или ждали ужина. Как же я обрадовался, узнав, что комиссар этого госпиталя — мой старый знакомый Сулейман Омерович из Сараево! Через некоторое время я разыскал его. От такой неразберихи у него был растерянный вид. На мою просьбу определить меня он беспомощно развел руками, показывая на царивший кругом беспорядок, и посоветовал мне самому найти место. Теперь я больше не спрашивал ни у кого разрешения и присоединился к ближайшей группе раненых. Мне помогли слезть на землю, и я растянулся на траве. Проголодавшаяся лошадь сразу же начала щипать траву. До поздней ночи шло формирование колонны. Раненым выдали ужин. Я как вновь прибывший не имел на него права, да мне было и не до еды. Болели раны, меня сильно знобило.

На рассвете оживились сельские дороги. В путь двинулось несколько сотен раненых. Тяжелораненых несли на носилках, везли на подводах. Колонна направлялась к отрогам Яворника. Еще затемно голова колонны зашла в лес, а ее хвост, растянувшийся в долине, не успел до наступления утра скрыться в чаще.