Колонна и горизонты - [29]

Мы с трудом отрывали от земли уже окоченевшие тела. Одежда на них намокла, а сами они словно пустили крепкие корни, Бойцы взваливали трупы себе на спину и уносили к месту захоронения. Я нагнулся, чтобы поднять убитого Бранко Анджелича. Его глаза были широко открыты. Дотронувшись до его руки, я почувствовал прикосновение смерти. Вспомнилось мне, как вчера Янко кричал на Вуксана, стоявшего под деревом:

«Не высовывай голову! Продырявит!»

«Не волнуйся, Янко, не твоя голова», — насмешливо отвечал ему Вуксан.

«Что же ты делаешь, безумный?!» — нервничал Янко, но боец его не слышал: все внимание Вуксана было приковано к вражескому пулемету.

Я с трудом тащу тело Бранко Анджелича под гору. Под моими ногами скользкая, словно политая слезами, ранняя трава. Падая, я стараюсь не ударить Бранко. Мне кажется, что он очнется от толчка и закричит. Наконец я наверху. Товарищи снимают с меня тело убитого и несут к братской могиле. Там будут похоронены все, кто погиб в этом бою. У меня такое ощущение, словно я выбираюсь из земли, куда Бранко вогнал меня своей тяжестью.

В ГОРАЖДЕ

После боя за Улог наш батальон всего два-три дня отдыхал в Обале, а затем пошел на усташей в соседние села, объединенные общим названием — Жупа. Как и Борач и Широкий Бриег, эти села до войны оказывали широкую поддержку усташскому движению.

При постановке задачи Войо Абрамовичу, который своим взводом, состоящим всего из тринадцати бойцов, должен был разогнать больше ста пятидесяти усташей, Перо повторил свое любимое изречение: «Ночь — союзница храбрых и смелых, а враг — трус». Когда же Войо озабоченно заметил, что у него для выполнения этой задачи все-таки очень мало людей, Перо сразу же вслух произвел следующие расчеты:

— Ночь тебе, Войо, уменьшает численность противника наполовину. Значит, у врага остается семьдесят пять человек. Момент внезапности сводит остаток к половине. Выходит немногим больше тридцати пяти. А теперь скажи, неужели тринадцать пролетарцев не могут справиться с горсткой злодеев?! Да и что противник знает о тебе? Когда вы развернетесь и под покровом темноты с криком «ура» внезапно атакуете противника, он подумает, что вас раз в десять больше.

После непродолжительной жестокой схватки и штурма здания сельской жандармерии, где погибло несколько парней из обальской сельской охраны, усташи начали отходить, отстреливаясь из-за кустов и пригорков. Преследование отходящего противника продолжалось до самого вечера. Наступавшие бойцы безостановочно следовали за своим комбатом. Перо с самого рассвета находился в нашей цепи, и его можно было легко заметить по развевающейся на ветру пелерине. Роты действовали слаженно и четко выполняли распоряжения комбата. Однако во второй половине дня меня начали мучить опасения, как бы нам не пришлось поплатиться за такое быстрое продвижение. Быть может, противник устроил для нас западню? К счастью, все обошлось благополучно.

После этого дневного боя (до этого дневной бой считался чуть ли не безумием) уже никто не сомневался в исключительных командирских способностях Перо. Позже это очень помогло в развитии боевых качеств всех бойцов 1-го батальона.

Перо проявлял исключительную заботу о своих подчиненных. Часто во время привалов он лично становился около источника и, опираясь на винтовку, по-отечески предупреждал разгоряченных бойцов не пить сразу воду; постоянно требовал от неосторожных храбрецов, чтобы они во время перестрелки не высовывались, как мишень, а при налете авиации надежно укрывались от огня вражеских самолетов; тщательно проверял прочность укладки обозного имущества и всегда подчеркивал при этом, что в боевой жизни мелочей не бывает. Трудно было поверить, что этот человек был когда-то щеголеватым капитаном королевской армии. Все считали его своим давним товарищем. В своей командирской деятельности Перо отбрасывал все, что не имело к ней отношения и практического значения.

Наш победоносный поход в Жупу закончился довольно печально. Позади нас горели села, подожженные отступающими усташами. Местные жители могли заподозрить, что это сделали мы. К вечеру все промокли, проголодались и устали. Батальонные интенданты в течение всего дня были больше бойцами, чем снабженцами, а поэтому ужин был более чем скромным. Мы с большим трудом разыскали уцелевшие после пожаров сараи и переночевали там.

Утром следующего дня батальон прошел по шоссе у Обаля. Все село вышло нас провожать. Здесь были и все Гайовичи. Стоя на пригорке у шоссе, обальцы радостно приветствовали знакомых бойцов. Гайовичи пристально вглядывались в колонну, пытаясь найти Хамида и меня. Увидев нас, они подошли к шоссе, чтобы проститься с нами. Девушки сунули в наши рюкзаки по паре теплых шерстяных носков. В этой деревне все называли нас партизанами Гайовичей, даже в то время, когда нас переселили к старухе в домик за церковью.

Батальон достиг Елашаца и пошел дальше в направлении Милевины. Воздух был напоен весенними запахами, земля ожила. Настроение у бойцов было приподнятое: в колонне слышались песни, оживленные разговоры и шутки. Мы истосковались по бригаде. Нас радовало и то, что впереди нас ждет город Фоча, который, как и все наши другие свободные города, очень нам дорог, словно мы своими руками построили каждый его дом, от первого кирпича до самой крыши. В Милевине мы сели в поезд. Железнодорожники из сербских батальонов восстановили движение на этом участке железной дороги. Теперь, подкладывая в топку паровоза поленья (угля не было), они вели состав к Фоче. Это была первая моя встреча с нашим партизанским поездом. Я буквально захлебнулся от радости, а Мирко Новович шутливо советовал мне беречь свои чувства. «До конца войны, если будем живы, не раз еще появятся более веские основания для ликования», — говорил он.