Колонна и горизонты - [113]

. Это соглашение было воспринято нами не как отказ от целей нашей борьбы, а как новая политическая победа. Здесь, в лесу, состоялось собрание личного состава нашей роты, на котором была зачитана телеграмма от советских партизан-ковпаковцев. Советские партизаны прислали нам боевой привет, поздравили нас с достигнутыми успехами и выразили уверенность в скором разгроме фашизма.

После всего того, что мы недавно пережили, эти слова, трогательные и задушевные, настолько сильно взволновали всех, что у многих бойцов на глазах появились слезы. В груди каждого из нас пылала огромная любовь к Красной Армии. Сам факт существования Страны Советов еще до войны вдохновлял нас, заставлял надеяться на лучшее. Я вспомнил, как накануне войны мы, учащиеся средней школы, с жадностью читали путевые заметки, написанные Цесарцем после путешествия по Советскому Союзу, и под их впечатлением мечтали о будущем своей страны.

ОТДЫХ ПОД ЧЕРЕШНЯМИ

Оставив позади калиновацкую низменность, мы вскоре оказались на окраине Фочи. Бойцы молодежной роты из Фочи, которых к этому времени осталось совсем немного, наконец встретились после долгой разлуки со своими родными. Фочанцы приветствовали нас лозунгами и плакатами, пробитыми во многих местах пулями, и портретами Ленина, Сталина и Тито, написанными Войо Димитриевичем, Исметом Муезиновичем и членами пропагандистско-художественной группы при Верховном штабе. Все напоминало нам встречу в сожженном Ключе.

Наши саперы — назову лишь некоторых из них: командир роты Драго Белча из Славонии, Милован Нинкович из Обреноваца, заместитель комиссара Иво Толич из Далмации, советский майор Яков из Грузии, медсестра Ружа Силич из Крайны, горняк Душан Врзич из Трепчи, Милош Плешач из Лики (позже назначенный комиссаром роты) — снова готовили в Санджаке костры для ночного приема самолетов союзников.

Среди бойцов вспыхнула «эпидемия» обмена. На собраниях и просто в группах бойцов часто можно было слышать: «Давай, дружище, махнем не глядя». Из карманов извлекались различные предметы: перочинные ножи, авторучки, наручные часы, иногда даже пистолеты — и осуществлялся обмен «не глядя». Это напоминало детскую игру с пуговицами или картинками, поэтому сначала никто не придал новому увлечению особого значения. Но позже эта игра приняла угрожающие размеры и стала причиной многих неприятностей: некоторые ловкачи умудрялись извлечь выгоду из этой, на первый взгляд безобидной, затеи.

Все чаще на повестку дня ротных собраний под пунктом «разное» выносился вопрос о регистрации браков. Участились также «венчания» с благословения комиссаров. Любовь, что раньше была редким случаем, принесла бригаде немало забот (в батальонах было несколько таких пар, которые в ближайшем будущем собирались пожениться). Это говорило о том, что свобода близка. Наслышанные о случаях женитьбы коммунистов из довоенного подполья, молодые бойцы, особенно из последнего пополнения, считали, что достаточно доложить комиссару или заявить на собрании о своих чувствах, и все будет в порядке.

…Всю ночь моросил теплый дождь. Утром батальон получил приказ на марш и выступил в указанном направлении. Через несколько часов подразделениям был разрешен привал, и они расположились под дикими фруктовыми деревьями, которые только что отцвели. Во время привала к комиссару батальона обратились два бойца — парень и девушка. Опустив глаза, они признались, что любят друг друга и просят разрешения пожениться. Мог ли комиссар возражать против этого союза?! Что делать в таком случае: радоваться или сердиться? Вздохнул комиссар, напомнил бойцам, что война еще продолжается, что предстоят еще многие тяжелые бои. Но что подобные доводы для любящих сердец?! Помолчал с минуту комиссар, а затем грустно заметил: вот, мол, все поспешило расцвести раньше прихода весны. Печально улыбнулся, поздравил молодых и пожелал им счастья, а по батальону понеслась весть — еще одна пара «обвенчалась».

После марша подразделения расположились в садах возле поселка Бело-Поле. Владо, Крсто и еще несколько человек из штаба и подразделений обслуживания, выросших в этих местах, воспользовались близостью Берана, чтобы после трех лет разлуки посмотреть на свой родной край, повидать родных и близких. Мы с нетерпением ждали, когда покажутся Тифранские ворота, откуда открывался вид на город и Лимскую Долину. Оставленные нами когда-то командные пункты оказались невредимыми. Казалось, что каждый куст радовался нашему приходу, как и мы радовались всему окружающему. Но через некоторое время нашу радость омрачили рассказы местных жителей о гибели товарищей, о страшных погромах в Матешево и Лубницах.

Впервые за все годы войны мне посчастливилось увидеть мое родное село Побеник. После трогательной встречи с родными я уселся на завалинке возле нашей избы и мать начала мне рассказывать об ужасах четнических погромов (после Лубниц четники в беранских пивных отмывали водкой руки и одежду от крови и мозгов), о смерти моих школьных товарищей Райко Йолича, Бранка Марсенича, Марко Машовича. Ей не удалось закончить свой печальный рассказ: выше реки Виницки начался бой, и мне нужно было уходить. Все села, находившиеся между Андриевицей и Трепчей, вверх по течению реки, пылали в огне. От Плава в направлении Берана пробивалось какое-то подразделение СС, которое уничтожало все на своем пути. Мать торопила меня, опасаясь, что я отстану от своих товарищей. В штаб я вернулся лишь на следующее утро. Там все уже были готовы к маршу. Настроение было приподнятое — предстоял поход в Сербию. Завтракали рано утром. Кроме обычной еды, каждый получил почти по полному котелку сочных черешен. Затем колонна выступила маршем в направлении Металька — Рудо.