Колонна и горизонты - [105]

Мы как-то сразу почувствовали, что нас больше не сжимают вражеские обручи, хотя опасность новых, еще более прочных, оставалась. Колонны в тишине продолжали карабкаться по головокружительным подъемам. Запорошенные снегом, с обветренными суровыми лицами, вместе с нами согнувшись под тяжестью оружия, шагали уже закаленные в боях гарибальдийцы. Никто не жаловался ни на голод, ни на холод, ни на усталость. Каждому хотелось показать себя с лучшей стороны. Последние бои сроднили нас. Выучив пока всего несколько слов нашего языка, гарибальдийцы обменивались приветствиями и шутками со своими югославскими товарищами. Нас объединял дух интернационализма.

На Петровом поле возле деревянных изб я увидел знакомые лица. Это был наш госпитальный персонал. Значит, за период вражеского наступления я прошел по замкнутому кругу с диаметром в несколько десятков километров и вернулся в исходную точку. О письме, поступившем из штаба, думать было некогда. Я покинул штабную колонну и вернулся к своим прежним обязанностям руководителя молодежной организации госпиталя.

В занесенных снегом, разбросанных по горам хижинах вновь стало тепло от душевной близости. Запах лекарств, соломы, одеял, брезента, снег и хвойный лес возле села — вот что окружало нас каждый день. К нам на помощь пришли девушки из Чипулича, что у Бугойно. Они с большой любовью ухаживали за ранеными. Напряженные дни, заполненные заботой о раненых, перевязками, стиркой использованных бинтов, кипячением инструментов, мероприятиями по политическому и культурному просвещению, завершались посиделками, чтением и беседами при свете коптилки или керосиновой лампы в просторных комнатах. Это помогало глушить постоянно щемящее чувство голода этих дней, когда мы получали всего по небольшой порции ячменной каши и кусочку постного мяса.

В эти глухие села наш госпиталь принес неведомый здесь раньше дух жизни большого мира, вести о последних событиях, о которых мы узнавали по радио, советы медсестер и врачей, лекарства, рассказы о Великом Октябре, о нашей борьбе, картины и книги, кое-какие инструменты. Вскоре в результате очередного вражеского наступления нам пришлось покинуть этот район, но, когда мы вернулись сюда, крестьяне жаловались, что им было скучно без нас. Они говорили о нас, как о родных и близких людях, и желали нам уцелеть в суровых испытаниях.

Помню, на одном из собраний организации СКМЮ речь вдруг зашла о том, что кто-то нечаянно разбил термометр. Молодая крестьянка, недавно добровольно пришедшая на работу в госпиталь, молча слушала эти назидания, в которых все подряд подчеркивали важность бережного отношения к медицинскому инструменту и медикаментам. Наслушавшись, каким должен быть сознательный боец, «виновница» совсем растерялась и, волнуясь, перебирала пальцами передник. Когда ей дали слово, она вдруг закрыла лицо руками и начала всхлипывать. «Критики» устыдились своей строгости и сразу же начали ее утешать, так как поняли, что причиной ее молчания было не упрямство, а повышенная чувствительность и честность.

От одного раненого я узнал о тяжелом штурме Шуицы и гибели Вуксана Джукича.

СЕЛО У ШОССЕ

Из села Мирковичи на мое имя пришло письмо, за которым нужно было явиться к Крсто Баичу в штаб дивизии. Сразу вспомнилось то, другое письмо. О нем я совсем забыл из-за вражеского наступления.

Ручей и дорога в ущелье заросли дубняком. Штаб размещался в красивом двухэтажном здании городского типа. Когда-то это здание принадлежало предпринимателю Мирковичу, и по его имени этот населенный пункт и получил название. Неподалеку от здания, на лесных полянках, дымили убогие сельские избы с плетеными стенами, обмазанными глиной.

Меня определили в штабную роту под начало комиссара Мила Родича, родом из Дрвара, который очень напоминал мне погибшего Войо Масловарича. Рота была сформирована из бойцов всех наших трех бригад, прибывших в штаб после излечения в госпитале или отставших от своих подразделений. По указанию Крсто я должен был пробыть в этой роте до начала работы дивизионной редакции.

И первое и второе письма были написаны по поводу издания военно-политической газеты дивизии под редакцией начальника штаба и поэта Оскара Давича, который по приказу Верховного штаба прибыл сюда из Италии.

Командир дивизии Васо Йованович и комиссар Владо Щекич (Коча прошлой осенью стал командиром 1-го пролетарского корпуса, а Седой — комиссаром) работали целыми днями и только вечером, когда выдавалось свободное время, прогуливались по шоссе через лес вдоль ручья.

В штабе кипела работа. Там всегда было полно различных посетителей, машинисток, посыльных и других людей штабной службы. Высокий сплитец Бензон и добродушный молчаливый итальянец Луиджи, а также радиотелеграфисты принимали в роще рядом со штабом шифрованные передачи. Электроэнергия поступала от динамо-машины, педали которой посменно крутили несколько бойцов. Милоня беспрерывно курсировал между ними и штабом, расшифровывал принятые и передавал только что зашифрованные депеши. Между сеансами связи мы слушали радиостанцию «Свободная Югославия» или наблюдали за тем, как Бензон и Луиджи работают с ключом. Часто они обменивались со своими далекими корреспондентами приветствиями, сообщениями о погоде, а иногда и поругивались. Оба радиста были болезненно восприимчивы к холоду, постоянно ощущали голод и усталость, как я в Горажде и после возвращения в Яйце.