Колокольня Кваренги - [44]

— Я сплю на подоконнике, — сказал Абрам, — там дует. И, потом, я купаюсь в проруби.

— Понятно, — сказал ректор, — морозоустойчивый еврей. Как слива… Чего вас тянут айсберги? Из-за названия? Поверьте, в них ничего еврейского нет, хотя они скрытные и семь восьмых прячут под водой. Опомнитесь, вы же не пингвин.

— Я хочу им стать, — сказал Абрам, — моя тетя сказала, что лучше быть пингвином, чем евреем.

— Не знаю, — сказал ректор, — я больше имею дело с пингвинами. Очень, между нами, благородное создание.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Абрам.

— Ничего, меня просто интересует — почему бы вам не пойти в торговый? Евреи исстари отличные купцы, еще до рождества Христова они обошли весь мир. Это были искусные негоцианты.

— Я люблю Север, сияние, лед, — сказал Абрам.

— Продавайте лед, — предложил ректор, — холодильники, мороженое, я сам бы у вас купил, пломбир! Но я не хотел бы, чтобы вы продали наш Север, нашего белого мишку, наши льды!!!

— Кому?! — обалдел Абрам.

— То, чтобы продать, вас не смущает, — заметил ректор, — вы уже ищете, кому! Да хотя бы Израилю.

— Зачем Израилю белый медведь, — спросил Абрам, — морж, льдины?!

— А вы подумайте.

— Н-не знаю.

— Не знаете?! А чтоб расширить свою территорию за счет наших льдов, Не успеешь моргнуть глазом — на них поселятся миллионы евреев, создадут киббуцы, мошавы, Гистадрут. Насадят свои апельсиновые рощи, лимонные сады…

— На льдине?! Это никогда не получится.

— У евреев?! Абрам, вы плохо знаете свой народ!.. Ну, так идете в торговый? У меня там знакомый ректор.

— Я останусь здесь, — сказал Абрам.

— Та-ак, — протянул ректор, — я вас предупреждаю, Север суров.

Он решил во что бы то ни стало исключить Абрама из института.

Печальный, тот лежал на подоконнике, ел ложкой варенье из огромной банки и смотрел на осенний Ленинград.

— Морды-сволочи, — повторял он, — морды-сволочи…

— Как бы ты прекрасно ни учился, — говорила тетя Песя, — каким бы ты мудрым ни был — он тебя вышвырнет! Ты должен стать чемпионом.

— Каким чемпионом, тетя Песя?

— Я знаю? По шахматам, по боксу. Чемпиона не выгоняют! За чемпиона выгонят его самого. Я знаю эту страну: чтобы еврей мог здесь жить, он должен быть чемпионом. На, съешь пока котлетку!

Абрам стал чемпионом по боксу. Главный нокаут получил ректор. Он рвал на себе волосы и в следующем году пригласил в институт чемпиона города, дебила с шестиклассным образованием, но со страшным правым ударом.

Абрам был в нокауте. Ректор торжествовал.

Пока шли торжества, Абрам вышел из нокаута и стал чемпионом по шахматам. Он загнал ректора в безвыходную ситуацию — ему некого было приглашать — все городские чемпионы были евреями. Ректор поехал в Москву — там жил один гроссмейстер, бывший чемпион, русский.

Ректор стал приглашать гроссмейстера в «гидро-метро».

— Зачем?! — не понимал гроссмейстер. — Мне 67 лет, я боюсь холода. Дайте мне умереть в постели, в Европе, зачем мне полюс?!

— Вы умрете, где захотите, — успокаивал ректор, — поступите к нам! Вас никто не посылает на льдину… Обыграйте только этого еврея… Я вам дам квартиру на Неве…

Абрам проиграл на 37-м ходу.

— У тебя матовое положение, — сказала тетя Песя. — В чем еще ты можешь быть чемпионом?

— Морды-сволочи, — ворчал Абрам.

— Скажем, по гольфу?

— Что?

— Если ты станешь по гольфу — тебя не отчислят. У нас в гольф никто не играет, а в Америку за чемпионом никто не поедет.

— Что это — гольф, тетя Песя? — спросил Абрам.

— Так, — сказала тетя, — тебе в «гидро-метро» осталось жить недолго. Льдину гонит на айсберг.

Ректор пребывал в благодушнейшем настроении. Он решил доставить себе удовольствие — самолично написать приказ об отчислении Абрама. Он закрылся в кабинете, поставил на стол армянский коньяк, растянулся в кожаном кресле и принялся писать — так пишут поэму, так сочиняют стихи о любви.

«Исключить Абрама Левицкого, — выводил он, и бальзам орошал его сердце, — за аморальное поведение, выразившееся, — он задумался, — выразившееся, — муки творчества одолевали его, — в… изнасиловании… — нет, не поверят — …в групповом изнасиловании… — нет, не то, — в… в… совращении малолетней?» — чушь, ерунда…

Любовная поэма явно не выходила. Он бросил перо.

— Додумаю на льдине, — решил он, — там мысли чище, возвышеннее что-нибудь осенит…

И ректор укатил в далекую антарктическую экспедицию. На третий день он застрял, во льдах. Сводки с полюса были ужасны — остров трещал, кончалась пища… Радио скорбным голосом сообщало:

— Пошел девятый день голодовки…

— Сколько дней человек может жить без воды? — поинтересовалась тетя Песя.

Вся страна спасала героев. Было послано три ледокола. Вскоре они застряли во льдах. Вертолеты не заводились от холода. Самолеты на долетали. Дирижабль замерз на высоте 1400 метров. Казалось, вся страна спасала не полярников, а Абрама.

На выручку ректору ринулась студенческая экспедиция лыжников, она шла прямо по льдам. В ней принимал участие Абрам.

— Куда ты едешь, сумасшедший, — ворчала тетя Песя, — он тебя исключит прямо на льдине!

— Пошел двадцать первый день голодовки, — трагически пело радио.,

— Ты видишь, осталось немного, — говорила тетя, — и эти морды-сволочи скоро…