Колоколец давних звук - [9]

Не быть сегодня Пашке со своими, и нечего тешить себя мечтами — только зря душу травить… Заикнулся он было матери о предстоящем походе на пристань Борки. Та жалостливо поглядела на него, присела рядом, неловко погладила по руке.

— Потерпи, Пашенька. И без того у меня все сердце изболелось. Не пустит отец — и разговора не заводи. Только на грех наведешь. Вон какой он дерганый.

Пашке и самому не больно-то хотелось отпрашиваться у отца. Не затухла старая обида. Хорошо еще помнилась не такая уж далекая ременная «беседа» с ним в начале пастьбы: и витень, и злые отцовские глаза, и тяжелая, набрякшая рука. А тут еще Зинка прихворнул, второй день маялся животом, знать, не впрок пошли корешки полевой морковки, стебли дикой редьки, молодые пиканы и прочая лесная зелень. Погоревал Пашка и еще больше затаился в себе. Нарочно, как чужой, старался держаться в стороне от отца, согреваясь лишь мыслями о недалеком уже и, верилось, счастливом времени.

В поход этот Пашке хотелось не просто из-за веселой прогулки с друзьями и желания побыть возле Верки. Он ни разу не бывал на Каме — по рассказам, большой полноводной реке. В глаза не видывал настоящего парохода — только на картинках да в кино. Даже паровоз, железная дорога были Пашке в диковинку — за всю свою пятнадцатилетнюю жизнь не приходилось ему выезжать далеко. Ну, ладно, паровоза не видел — полбеды. А вот река с некоторых пор волновала Пашку всерьез, стала желанной, заманчивой.

Это все Левка опять! Первым высказал вслух то, что таилось, несмело вызревало в душе и у Пашки, и у Семки. В середине зимы приезжал на побывку знакомый парень, курсант речного училища. Ох и порассказывал он всякой всячины — одно другого интересней. А ребята и без того уже были захлестнуты морем. Но оно далеко, а река тут, рядом. Вот Левка и предложил податься всей троицей в училище.

Пашка враз согласился, обрадовался даже: ему давно хотелось вывернуться из-под отцовской руки. И Семке подходило такое. Отец у него погиб еще на финской войне, мать часто болеет. Трудно жить, когда работает по-настоящему лишь старший брат. Ударили они тогда по рукам, поклялись не отступаться от задуманного.

Семка с Пашкой все сделали, как договорились. А вот Левка, закоперщик, спасовал. Правда, его самого, в общем-то, винить было нельзя. Пришел он к ребятам с поникшей головой, расстроенный до слез. Только самолюбие не позволяло выказать их дружкам.

— Маханя — ни в какую! И свидетельство под замок упрятала, и характеристику, говорит, в школе не получишь. Хуже нет, когда мать директор… Отца вспомнила, пустила слезу: я обещала, мол, ему выучить тебя, вывести в люди.

Пашка же ничего не сказал своим дома. И комсомольскую характеристику в школе взял, и за оправкой о здоровье в больницу сходил, — все молчком. Откладывал разговор с родителями на потом, а тут эта стычка с отцом, застарелая обида, — стало не до объяснений. Сложил документы и отправил их ценным письмом, как научили их с Семкой на почте.

Теперь все Пашкины светлые надежды были связаны с училищем. В августе должен прийти вызов на вступительные экзамены, а там будь что будет.

7

Из-за училища, можно сказать, их дружная троица поспешила и в комсомол. По правде, так они и раньше договаривались вступить всем вместе. А тут решили все ускорить: не ждать нового учебного года, сразу же подать заявления. Левка со знанием дела объяснил, что в город ехать лучше комсомольцами и там, в училище, сразу показать себя с лучшей стороны, быть поразворотливее.

На заседании комитета в числе других школьников их принимали в начале апреля. Были тут и старшая пионервожатая, и классные руководители, и сама директор школы — Левкина мать. Пашка ждал своей очереди безбоязненно: учился он неплохо, дисциплина — не хуже других, в пионерах — всегда активист, устав и историю комсомола выучил хорошо. Заволновался после того, как неожиданно срезали Левку. Он вообще парень вертлявый, вечно с улыбочкой. Ну и тут так же: давай крутить головой, оглядываться на ребят, посмеиваться. Мать одернула его: дескать, веди себя посерьезней, чего ты, как маленький. А уж этого Левка от матери терпеть не мог, особенно принародно. Почти бессознательно начинал поступать ей напоперек. Огрызнулся он, уперся взглядом в половицы, набычился. А тут еще вопрос задали каверзный из международной жизни: «Что такое план Маршалла?» Или Левка действительно не знал про «холодную войну», про планы американских империалистов, или мать сбила его с толку — так и не сказал ничего вразумительного. Антонина Федоровна и высказалась: «Рано еще Ушакову в комсомол. Серьезности не хватает. Пусть сначала от излишнего ребячества освободится…» Послушались директора, вопрос о приеме Левки даже на голосование не ставили, отложили на будущее.

Подошел Пашкин черед. Не успел он с мыслями собраться, как ему подкинули тот же вопрос, о плане Маршалла. Ответил он. И неплохо ответил, хотя личной заслуги не чувствовал. Просто порядок у них дома такой — никогда не выключается радио. Пашка и просыпается под бормотание черного круга репродуктора, и засыпает под него. Поневоле изо дня в день слышишь всякие международные вести, кое-что и оседает в памяти.