Колоколец давних звук - [8]
Пашка уже не мог представить себе жизни без этой только-только народившейся дружбы, без шустрой Верки, без ее смуглого подвижного лица. И вдруг — всему конец! Так, во всяком случае, думал сам Пашка. Ему казалось, что Верка станет сторониться, избегать его, хотя, стыдясь своего замызганного вида, всячески избегал ее сам. Возвращаясь домой, слезно молил несуществующего бога, чтоб среди встречающих стадо не было Верки. А сам страдал, впервые по-настоящему страдал оттого, что в жизни у него все складывается не так, как ему хотелось.
6
Муравейник этот возле Борковского тракта Пашка, видел и раньше, но как-то не приглядывался к нему. Все недосуг, да и дни пролетали в беготне по дальнему краю леса или в верхнем конце выруба.
А тут выпало дежурство на тракту, точнее, сам Пашка попросил об этом отца. В тот день ему необходимо было находиться здесь.
Муравейник, видимо, только складывался, грудка из ржавых хвоинок и прочего лесного хлама еще не достигла верхушки невысокого пня. Потемневший от времени обомшелый срез его дырявили широкие ходы. Но было их немного, пень еще выглядел прочным, хотя с одного краю на нем вовсю зеленел кустистый кукушкин лен.
Пашке захотелось подкислить во рту, попробовать «мурашиного сока». Он сломил тонкую веточку, ошкурил ее, помусолил и положил на холмик возле пня. Муравьишки бестолково суетились, бегали взад-вперед поверху своего жилища. В их порывистых движениях, частых перебежках, кружении на одном месте трудно было разглядеть что-нибудь целенаправленное, и Пашка подивился: как они ухитряются согласно жить в таком множестве, слаженно работать и поднимать свой муравейник на целый метр, а то и выше? Облизав терпко-кислую веточку, положил ее обратно и стал разглядывать поверхность пня. Его внимание привлекла муравьиная потасовка — целая куча мала.
Приглядевшись, Пашка увидел в центре подвижной, шевелящейся свалки крупного, темного, почти черного муравья. Лежа на боку и поджав под себя вздутое брюшко, он отбивался от более мелких собратьев. А те отпихивали, подминали друг друга, дергали большого муравья из стороны в сторону и, несмотря на кажущуюся бестолковость действий, волокли его к темному отверстию лаза внутрь пня.
Пашку возмутило такое грубое насилие, и он прутиком стал разгонять мелких муравьев, чтобы освободить большого. Но те держались так цепко, что конец прутика передвигал целиком всю кучу малу. С трудом Пашке удалось высвободить толстобрюхого. Тот бросился бежать с пня вниз. Но уже другая многоногая рыжая масса навалилась на него и потащила в один из внутренних ходов. И тут Пашка заметил, что большой муравей не один. На срезе пня враз бурлили схватки еще в двух местах. У одного из пленников с темным блестящим брюшком Пашка разглядел крылышки, вернее, одно крыло — встрепанное, прозрачное, несуразно маленькое для такого крупного мураша. Засветилась догадка: может, в муравейнике творятся семейные, совершенно обычные дела, и вмешиваться в них не стоит. Но любопытство пересилило. Пашка освободил одного из великанов, подстраховывая прутиком, помог миновать все поселение, «пас» его до самой земли, до спасительных травяных джунглей. Но тот, дав небольшой круг, снова упрямо полез в муравейник.
Пашка был удивлен и рассержен: что за самоубийство?! Хлестнул расстроенно прутиком по пню и отвернулся. «А ну их к ляду! Еще своих прокараулишь из-за такой ерунды».
Он действительно мог проворонить одноклассников. Едва залег в канаву, спрятавшись среди густых сосенок, — на тракту за поворотом послышались голоса. А вот и сами ребята с учителем ботаники и зоологии впереди — длинным, носатым, прозванным Паганелем. Он, конечно же, что-то рассказывал на ходу. Иначе и быть не могло, ради этого, наверное, и задуман поход. Левой рукой Паганель прижимал к груди целую охапку зелени и цветов, в правой у него тоже был какой-то зеленый кустик. Он размахивал им, жестикулировал, смешно вертел головой, сверкая толстыми стеклами очков. Школьников собралось немного, от силы треть двух седьмых классов, да и те не все сгрудились возле Паганеля. Вот Верка, на удивление, не отставала от него. С интересом заглядывала снизу вверх, иногда забегала вперед и оборачивалась. Когда только успела полюбить ботанику!
У Пашки тонко заныло в груди — и сладостной и горькой была эта боль. Чего только не отдал бы он за то, чтобы шагать сейчас среди одноклассников! И вовсе не нужен ему Паганель с его травками-листочками. Лишь бы Верка была рядом, лишь бы слышать ее дыхание, видеть блестящие глаза… Пашка явственно представил себе, что он возле Верки, и загрустил еще больше. Как же он пойдет вместе с ней, близко, ненароком касаясь ее то плечом, то рукой? Не получилось бы такого на самом деле. Ведь дружки его отстали от общей группы, идут себе наособицу, толкуют между собой. И ему нельзя было бы отойти от них…
Семка по такому случаю, ради дальней дороги, вырядился в сапожки — это ему брат привез из Германии. На спине настоящий солдатский вещмешок — тоже брата. Хоть в этом счастливый Семка, а вот у Пашки старший брат еще в первый год погиб на войне.
Левка, как всегда, в прорезиненных тапочках, неизменных шароварах. Свободные взмахи длинных рук, вылезших из маломерной курточки, нечесаный хохолок надо лбом придают ему вид уверенный, озорной. Шагает Левка налегке: видимо, сунул свой узелок в Семкин вещмешок, договорились нести поочередно.
В этой книге есть любовь и печаль, есть горькие судьбы и светлые воспоминания, и написал ее человек, чья молодость и расцвет творчества пришлись на 60-е годы. Автор оттуда, из тех лет, и говорит с нами — не судорожной, с перехватом злобы или отчаяния современной речью, а еще спокойной, чуть глуховатой от невеселого знания, но чистой, уважительной, достойной — и такой щемяще русской… Он изменился, конечно, автор. Он подошел к своему 60-летию. А книги, написанные искренне и от всей души, — не состарились: не были они конъюнктурными! Ведь речь в них шла о вещах вечных — о любви и печали, о горьких судьбах и светлых воспоминаниях, — все это есть, до сих пор есть в нашей жизни.
Нет, все это происходит не в Ледовитом океане, а на речном водохранилище. В конце апреля суда Камского пароходства вышли в традиционный рейс — северный завоз.Рулевой Саня впервые попал в такое необычное плавание. Он сначала был недоволен, что придется провести всю навигацию на небольшом суденышке. Но каждый день рейса для Сани становится маленьким открытием. Знакомство с членами команды, встречи с интересными людьми на далекой Весляне заставляют Саню по-другому посмотреть на судно, на своих товарищей, на жизнь.
Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».