Колокол в колодце. Пьяный дождь - [13]
— А вдруг все это сплошной вымысел? — вмешался в разговор Петер Балла. — Происки недругов Кошута. Они кричат на всех перекрестках, распускают злостные слухи. Такое нередко случается.
Остальные делали вид, будто их спор не интересует.
— А сговор с венским двором — это разве лучше?
— Мы ни с кем не пойдем на сговор. Но и строить воздушные замки нам тоже ни к чему. Наша страна стремится быть самостоятельной, и мы не допустим, чтобы попирали ее честь и достоинство. Мы хотим жить. Нельзя же ставить на карту судьбу нескольких миллионов соотечественников в угоду несбыточной мечте фантазера, ведь его песенка спета. Не будем уподобляться страусу и прятать голову под крыло. Приходится считаться с тем, что есть. Отсюда и надо исходить. Такова реальность.
— Опять в политику ударились, — вмешалась в разговор хозяйка. — Поговорили бы лучше о чем-нибудь более интересном. По меньшей мере лет десять только и слышу, что разговоры о политике.
Но спорщиков уже ничто не могло остановить. Теперь и Геза Сакай, наконец насытившись, снова включился в разговор.
— Вот ты говоришь, братец ты мой, жить хотим! Смотря как жить! Это меня больше всего интересует. Обо всем остальном можете разглагольствовать сколько влезет. Так вот, стало быть, жить! Но на какие доходы? У господина графа земли плодородные, а у меня — никудышные. За каждый надел получу жалкие триста форинтов. Да и то когда? Наверное, после смерти! Я уже лет десять жду не дождусь этих денег. Выдали какую-то никчемную бумажку, говорят, проценты вроде бы по ней причитаются. Оно, конечно, так, пять процентов — кругленькая сумма. Но еврею-ростовщику я за ссуду плачу двадцать процентов. Если, конечно, он еще захочет разговаривать со мной. Да и разных поборов хоть отбавляй. Жандармов, сборщиков налогов, всяких там акцизных чиновников — хоть пруд пруди. А мужики вконец обнаглели, работать не хотят. Не самому же мне пахать? Одним словом, хуже некуда! А кому жаловаться? Этим мерзким моравцам? То-то и оно, вот и мотай, братец ты мой, себе на ус. Смекай, ежели можешь.
— Не иначе как дядюшка Геза стал ярым приверженцем Кошута, — смеясь, заметил Пишта Жиди.
— Нет, братец ты мой, я уж останусь последователем Вербёци[7].
— А все-таки в том, что говорит Дежери, есть свой резон. Ничего путного у нас не выйдет, если будем только сетовать на невзгоды да проклинать создавшееся положение, — примирительно заметил Вардаи. — А что можно предпринять? Взять, к примеру, хотя бы этих злосчастных Алмаши и Недоцки. Разве они своим заговором принесли кому-нибудь пользу? Ряды отважных венгерских патриотов поредели, только и всего…
— А вы слыхали про Берци Чатари? — снова вмешался в разговор всезнающий Зомбори. — Устроился на службу в канцелярию наместника. Хорошая должность, приличное жалованье и все прочее…
Неожиданная весть ошеломила компанию. Наступило тягостное молчание, все словно наглухо застегнулись, ушли в себя.
— А ведь еще совсем недавно шумел, чего-то доказывал, глотку драл! — наконец высказал вслух кто-то мысль, которая была у всех на уме. Это замечание явно относилось не только к Берци Чатари. Подавленное настроение присутствующих напоминало чувство, испытываемое солдатами, проигравшими сражение, которые хотя и побеждены, однако продолжают оказывать упорное сопротивление, несмотря на то что тают их ряды и множится число дезертиров, под покровом темноты переметнувшихся в лагерь противника. Пять лет! Десять лет! Двенадцать лет! Годины тяжких испытаний! От них всячески старались отмахнуться. Собираясь тесной компанией в уютной домашней обстановке, господа кичились своей мнимой непокорностью. Горестно сетовали на превратности судьбы и, чтобы как-то отвести душу, предавались бесшабашным кутежам. Все чего-то ждали, но чего именно, сами толком не знали. Но годы безвременья нет-нет да и напоминали о себе. Истинные причины существующего положения были непонятны этим людям. О чем следует сокрушаться, на что уповать, думая о грядущем, каких ожидать событий? Господа не утруждали себя ответом на вопросы, поставленные столь определенно. А если бы и попытались ответить, все равно не смогли бы, ибо не отдавали себе никакого отчета о подлинном характере и смысле происходящего.
— Надо бы что-то предпринять, — сказал наконец Золи Борбей и поднял бокал. — Пью за того, кто окажется способным руководить. Нашлись же деятельные люди в Бихаре. Кто из вас слышал про Кальмана Тису[8]? Вот это молодчина. Он и его единомышленники не одними только разговорами занимаются, а дело делают…
— А что они еще делают? — спросил Геза Сакай, и его глаза с красными прожилками остановились на собеседнике.
— Что делают, дядюшка Геза? А то, что и нам следовало бы делать. Накапливают силы. Готовятся.
— К чему готовятся?
— Разумеется, к тому, чтобы влиять на государственные дела своей страны.
— Видишь ли, я никогда не проявлял особой склонности к политике. Мне достаточно хлопот с женой, управляющим и приказчиками. Но тем не менее я знаю цену твоему хваленому Кальману Тисе, который в шестьдесят первом вошел в состав национального собрания. Помню, помню, как депутатов чуть ли не арканом пришлось ловить. Так вот, братец ты мой, коли для тебя Тиса великий человек, то и лобызайся с ним.
В историческом романе "Победитель турок" (1938) показана роль венгерского народа в борьбе за независимость против турецких захватчиков. Герой романа — выдающийся венгерский полководец и государственный деятель — не выдуманный персонаж. Янош Хуняди родился в Трансильвании около 1387 года. Янош воевал против турков во время правления нескольких королей, часто терпел поражения, единожды даже попал в плен. Но решающую битву против турецкой армии под местечком Нандорфехевар в 1456 году выиграл со своим войском, состоявшем из солдат и крестьян-добровольцев.
Книга крупнейшего венгерского прозаика, видного государственного и общественного деятеля ВНР переносит читателя в только что освобожденный советскими войсками военный Будапешт. С большой теплотой рассказывает автор о советских воинах, которые весной 1945 года принесли венгерскому народу долгожданное освобождение от хортистского режима и гитлеровских оккупантов. Включенный в книгу роман «И сегодня, и завтра…» показывает тяжелую жизнь трудового народа Венгрии до освобождения. Книга рассчитана на массового читателя.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Книга состоит из романа «Карпатская рапсодия» (1937–1939) и коротких рассказов, написанных после второй мировой войны. В «Карпатской рапсодии» повествуется о жизни бедняков Закарпатья в начале XX века и о росте их классового самосознания. Тема рассказов — воспоминания об освобождении Венгрии Советской Армией, о встречах с выдающимися советскими и венгерскими писателями и политическими деятелями.
Семейный роман-хроника рассказывает о судьбе нескольких поколений рода Яблонцаи, к которому принадлежит писательница, и, в частности, о судьбе ее матери, Ленке Яблонцаи.Книгу отличает многоплановость проблем, психологическая и социальная глубина образов, документальность в изображении действующих лиц и событий, искусно сочетающаяся с художественным обобщением.
Очень характерен для творчества М. Сабо роман «Пилат». С глубоким знанием человеческой души прослеживает она путь самовоспитания своей молодой героини, создает образ женщины умной, многогранной, общественно значимой и полезной, но — в сфере личных отношений (с мужем, матерью, даже обожаемым отцом) оказавшейся несостоятельной. Писатель (воспользуемся словами Лермонтова) «указывает» на болезнь. Чтобы на нее обратили внимание. Чтобы стала она излечима.
В том «Избранного» известного венгерского писателя Петера Вереша (1897—1970) вошли произведения последнего, самого зрелого этапа его творчества — уже известная советским читателям повесть «Дурная жена» (1954), посвященная моральным проблемам, — столкновению здоровых, трудовых жизненных начал с легковесными эгоистически-мещанскими склонностями, и рассказы, тема которых — жизнь венгерского крестьянства от начала века до 50-х годов.