Колодец с живой водой - [140]

Должно быть, Лина почувствовала это, потому что поднесла полированный камень к губам и поцеловала, а потом подняла на цепочке высоко над головой. По-видимому, это украшение было многим хорошо знакомо: женщины одна за другой снимали с шей платки и повязывали их на головы, мужчины, напротив, снимали шляпы, а Пауло подхватил на руки Изабеллу, которая крепко обхватила его руками за шею. Только мы с Сэлом стояли в некоторой растерянности, не зная, что делать, но Лина вдруг повернулась и, шагнув ко мне, прижалась к моей груди, а я неловко обнял ее за плечи.

Увы, мне нечем было ее утешить. Боль Лины была слишком сильна, а я был ей всего лишь другом. Страшный сель, смерть друзей и родственников, гибель родителей, потеря плантации, смерть мужа – все это с новой силой обрушилось на нее в тот момент, когда я опустил на ее ладонь камень на золотой цепочке. Наверное, ничто не могло утешить ее сейчас, и мне оставалось только подхватить Лину на руки, когда колени ее подогнулись. Не выпуская ее из объятий, я опустился на землю в тени мангового дерева, рядом с колодцем, на дне которого были погребены ее родители. Толпа вокруг стала еще больше, но Лина ничего не замечала, и слезы лились и лились из ее глаз.

Впрочем, это продолжалось недолго. Спустя несколько минут Лина вдруг вскочила и стала поспешно напяливать на себя мою «упряжь», знаками показывая Пауло, чтобы он опустил ее в колодец. Она была уже у сáмого бортика, когда я взял ее за плечо:

– Лина…

Никакой реакции.

– Лина!

Ничего.

– Лина?!!

Она обернулась.

– Пожалуйста… разреши мне…

Она крепко сжала зубы и покачала головой:

– Нет. Мой отец…

– Если он лежит там, внизу… вместе с твоей матерью, ты должна встретить их здесь, наверху. Не мы, а ты.

Это заставило ее задуматься. Постепенно мои слова дошли до ее затуманенного горем сознания, и она поняла, что я прав.

– Хорошо. – Лина кивнула и отступила в сторону. Я быстро снял с нее ремни, надел на себя и снова шагнул в пустоту.

Оказавшись внизу, я старался действовать очень осторожно, чтобы не повредить кости и не нарушить порядок, в котором они лежали. Осторожно, словно бывалый археолог, я освобождал кости из земли. Вскоре я обнаружил фалангу пальца, на которую было надето золотое обручальное кольцо. Оно было довольно большого размера, и я понял, что нашел отца Лины. Машинально вертя кольцо в руках, я вспомнил первый и единственный раз, когда я видел этого человека живым.

Казалось, это было целую жизнь назад, хотя с тех пор прошло чуть больше десяти лет. Тогда Маршалл Пикеринг в первый раз послал меня в Никарагуа, чтобы предложить «пятерым отцам» продать компанию. Я знал, что это предложение не вызовет у владельцев «Синко Падрес» особого восторга, и, не желая лезть на рожон, воспользовался услугами одного пронырливого адвоката, который уже некоторое время служил нашим посредником в различных щекотливых переговорах. Я помню, как сидел на веранде кафе напротив банка, где должна была состояться встреча с «отцами», и, укрывшись за стеклами темных очков, наблюдал за входом, так как хотел своими глазами увидеть реакцию основного акционера, фактически владельца компании. Я видел, как он вошел в банк, а через три минуты вышел. Именно тогда я рассмотрел его лучше всего. Он спускался по ступенькам – высокий, сильный человек в потрепанной соломенной шляпе, с загорелым, как у простого крестьянина, лицом – и почему-то сильно сутулился, словно нес на плечах всю тяжесть мира. Еще тогда я заметил, что у него большие загрубелые руки, явно привыкшие к тяжелой работе, а глаза окружены лучиками морщин, отчего казалось, будто он чему-то улыбается. Сейчас, правда, на его лице лежала печать глубокого страдания, но он все равно остановился на нижних ступеньках лестницы, чтобы поговорить с какой-то пожилой женщиной, и действительно улыбнулся, предварительно сняв шляпу и учтиво поклонившись. Следом за женщиной к нему подошел какой-то мужчина примерно его возраста, а за ним – супружеская пара. К тому моменту, когда Алехандро Сантьяго Мартинес добрался наконец до тротуара, он успел обстоятельно побеседовать или перекинуться словом как минимум с полудюжиной разных людей. Похоже, этот человек был из тех, с кем каждому хочется хотя бы поздороваться или обменяться рукопожатием. Помнится, я еще тогда подумал, что этот крестьянин или фермер, одетый в стоптанные башмаки, заплатанную рубашку и драные джинсы, пользуется куда бо́льшим уважением и авторитетом, чем мой босс, миллиардер Маршалл Пикеринг.

Бо́льшим, чем любой из нас.

Но сильнее всего меня поразило, что уважение, которое оказывали ему встреченные им люди, Алехандро Мартинес не купил за деньги, а заработал благодаря собственному труду и особенным качествам души.

И еще одна вещь пришла мне на ум, пока я следил за человеком, которого у меня были все основания считать своим потенциальным противником. Я никогда не сталкивался с ним лицом к лицу (даже в будущем такая встреча была маловероятна) и мало что знал о нем лично, и все же мне показалось, что его не просто уважают, а… любят, причем любят по-настоящему. Доказательством этому могли служить лица тех, с кем он только что разговаривал, и я подумал, что, похоже, знаю причину. Каждому из этих людей он дал что-то очень важное, и они благодарили его за это от всей души. Алехандро Мартинес уже шагал прочь, когда я наконец понял, что́ это было и что́ он дал всем этим людям… Ничего подобного ни я, ни Маршалл Пикеринг предложить им не могли. По большому счету, мы не имели о подобных вещах вообще никакого представления.