Колледж Святого Джозефа - [15]

Кстати, мой первый бал почти полностью состоял из исторических танцев, которые мы разучивали весь сентябрь на дополнительных занятиях. Я и сейчас могу тебе мазурку отчебучить, - улыбнулась Заваркина в пустой стакан с пивом, - только на Балу мы все равно сбились в кучу и попадали.

- Только не говори мне, что там никогда никто не напивался! – недоверчиво протянула Зуля и плеснула Заваркиной из своего бокала. Поделилась, значит.

- В пунш обязательно наливалось шампанское, - хихикнула Заваркина, - мы два года подряд морочили Анафему, что у пунша должен быть такой вкус. Она нам: «Это алкоголь!», а мы ей: «Это мускатный орех!».

Напивались, конечно, всякое было. Одна разбитная компашка из шести одинадцатиклассников, однажды упились ромом в подсобке. Один даже в больницу попал. Ой, что было! Прибегали мамаши, и, забыв про качающиеся в ушах бриллианты, выли по-простонародному «Это вы моего сыночку на грех подбили» и всё в том же духе. Но дело порешили миром: трех выгнали из школы, якобы из-за неуспеваемости, а других трех – развели по разным классам, якобы из-за конфликта с физиком.

- А с Балом ничего? - не поверила Зульфия.

- А с Балом ничего, - подтвердила Заваркина, озираясь в поисках официантки - представляешь теперь насколько это важное мероприятие. Если его упразднят – это будет драма. Но только для учеников Иосаафа.

- А на Рождество никаких мероприятий не устраивалось? Девушка, нам еще по полпинты сидра, пожалуйста.

- Неа, - Заваркина залпом допила пиво, - на Рождество надо подарками обмениваться, а это затратно. И материально, и эмоционально. Да, к тому же это религиозный праздник, а на балах Святого Иосаафа должна царить немного декадентская атмосфера.

- Пафосники! - сказала с улыбкой Зуля. Это было ее собственное слово означавшее нечто помпезное.

- Не завидуй так громко!

- Ну, может они оставят Бал, - задумчиво предположила Зуля, - как-нибудь втихаря.

- Да прям, - отмахнулась Заваркина, - они уже приняли под козырек. На днях объявят ученикам. Стоны содрогнут те красные кирпичные стены, - закончила она драматично и с силой растерла сигарету в пепельнице. Зуля улыбнулась.

- А я-то думаю, чего это ты такая тихая в последнее время! Нет, есть еще у меня порох в пороховницах! Могу! Могу видеть, когда что-то затевается. Что ты задумала? Рассказывай! - потребовала она.

- Точно не знаю, - Заваркина прищурилась, - хочу укрепить оборону Иосаафа большой шапочкой из фольги. И мне нужна команда. И мне нужен конкретный враг, личность одиозная и неприятная.

Она повертела головой по сторонам, словно одиозную личность и общего врага можно было найти в ресторане паба, среди мягких кресел и винтажных плакатов. Зуля проследила за ее взглядом и тоже не увидела никого необычного.

- Буду импровизировать, - картинно вздохнула Заваркина, лихо опрокинула в себя виски и снова закурила.

- Ну-ну, - Зуля уставилась на нее, - а зачем тебе это? Зачем отстаивать развлечения в Святом Иосаафе? Ну, кроме твоего собственного веселья в процессе скандала, конечно...

Заваркина уставилась на нее в недоумении. Зуля стукнула себя по лбу.

- Вася, - произнесли подруги вместе.

- Они хотят лишить моего ребенка двух тонн веселья, о котором я ему все уши прожужжала.

- Счастье ребенка как мотив мне понятен, - улыбнулась Зуля, - тебя, стало быть, уже в школу вызывали.

- Угу, - откликнулась Заваркина, - давай сидра выпьем.

Они заказали по пинте пряного «айриш перри» — ирландкого грушевого сидра.

- Вдруг это заведение тоже закроют? Как духовно небезопасное? - предположила Зуля в волнении.

- О, ужас! Любезная Зульфия останется без тепленького сидра на ночь, - засмеялась Заваркина, - не дрейфь! Косолапыч – депутат и потому ирландскую культуру признали дружественной славянской.

Дмитрий Косолапов – депутат городской думы и бизнесмен, владеющий сетью ресторанов быстрого питания «Косолапыч» в русском стиле: избушки, коряги, медведи. Паб «Медная голова» тоже принадлежал ему.

- Мда, Заваркина, - произнесла Зуля довольно, - наворотишь ты дел!

- А то, - согласилась та.

- А что все-таки с Яичкиным твоим?

- Он не мой, - обиделась Заваркина.

- Так кто это?

- Яичкин. Помнишь региональный фестиваль новой драмы? На котором Смоленская блеснула прежде, чем уйти на покой? Когда она отхватила гран-при, он еще плевался ядом и желчью ей вслед?

- Вспомнила! - вскрикнула Зульфия, - помню его! Мерзенький такой ботаник!

Они замолчали, предавшись воспоминаниям. После окончания фестиваля Анфиса и Зуля стояли в толпе прессы. Мимо чинно шествовала улыбающаяся режиссерша-победительница, обнимая свой приз и лучезарно улыбаясь. Яичкин вывалился из толпы прямо перед ней, принялся в ажитации размахивать руками и орать дурным голосом. Суть его выстраданной тирады сводилась к следующему: все решают деньги, губятся таланты, все куплено, приз Нины не заслужен ею, а по праву принадлежит ему. Гордая Смоленская молча (что для нее нехарактерно) залепила этому истерику мощную пощечину и проследовала далее под аплодисменты. За ней прошествовал ее муж Павел Проценко, местный преуспевающий бизнесмен, не скрывающий ехидной улыбки.

- Ее постановка все равно лучше была, - выдохнула Зуля облачко дыма.