Глава первая. 2010
год. Алиса из Страны Завитушек.
На вершине холма, обдуваемой со всех сторон ветрами,
стоял старый дом. Он был выстроен из темно-серого камня с соблюдением
элегантных пропорций, но выглядел старым, одиноким и заброшенным.
Путнику, оказавшемуся в окрестностях этого загадочного
дома, казалось, что до него рукой подать. Но если какой-нибудь проходящий мимо
сорвиголова решал подойти поближе, то он мог шагать несколько дней и так не
преодолеть и половины пути. От подножья холма к вершине вели тысячи тропинок,
но ни одна из них не поднималась выше середины.
Деревенский люд поговаривал, что дом заколдован.
Вблизи он выглядел очень старым и неухоженным. Его
северную стену покрывал густой слой мха, в котором, как будто в отдельной
Вселенной, кипела невидимая людскому глазу жизнь. Южный фасад был размыт
дождями: ливни в этой местности почему-то хлестали именно с юга. В восточные
окна на рассвете светило солнце, согревая рассохшиеся старые рамы, а на закате
заливало большую залу, что занимала все западное крыло. Если бы кто-нибудь
заглянул в эту когда-то роскошную комнату, то увидел бы великолепный наборной
паркет, в котором теперь не доставало дощечек, пыльную хрустальную люстру и
неплохо сохранившийся полированный обеденный стол. В глубине комнаты виднелся
изящно сложенный камин и дверь, одна створка которой была все время распахнута.
Деревенские жители наперебой убеждали друг друга, что
старый дом необитаем. Но однажды старый пастух, гонявший овец у подножья холма,
хватив в пабе лишку, уверял всех, кто захотел его слушать, что видел в окне
женскую фигуру, кутавшуюся в шаль.
- Говорю вам, стоит такая, вся в белом, и смотрит прям на
меня, - скрипел он, хватаясь то за сердце, то за стакан.
- А я пацаненка видела, - заявила вдруг старая торговка,
- прошлой зимой. Он в снежки играл аккурат перед входом.
Остальные выпивохи немедленно подняли на смех
баламутов, отбив у тех всякую охоту к досужим разговорам.
Единственное, что можно было сказать наверняка – в доме
не держали прислуги. В такие дома работников набирали из местных, и если кто-то
переступил бы порог старого особняка, то в деревне непременно об этом узнали
бы. Живущие там (если таковые, конечно, имелись) обходились своими силами:
готовили обеды, стирали простыни и ухаживали за собой и своей одеждой.
Те из деревенских, кто не наблюдал людских фигур, хотя бы
раз видел отблески зажженного очага на стенах западной залы. На отблески
накладывались странные тени, будто какие-то люди фланировали перед огнем с
бокальчиком алкоголя. Но об этом старались помалкивать.
Этим вечером, промозглым и прохладным, в доме, как
всегда, будто сам собой вспыхнул камин, и в полураспахнутую дверь вошла
почтенная дама. Ее волосы был подсинены и уложены на старомодный манер. Она
действительно зябко куталась в белую шаль изысканного вязания и подол ее
нежно-розового шелкового платья мягко скользил по рассохшемуся паркету, то и
дело обнажая атласные туфельки в тон. Она неспешно подошла к камину, взяла в
руки кочергу и аккуратно пошевелила поленца в камине. Осанка дамы и ее
отточенные движения выдавала если уж не благородное происхождение, то долгие
годы блестящей светской жизни. За ней, весело потряхивая персиковым пузцом,
вбежал маленький лохматый шпиц. Пес был безупречно ухожен и щеголял жемчужным
ожерелком на коротенькой шее.
Дама заняла кресло у камина, сложила руки на коленях и
обратила свой взгляд к огню. Как сотни вечеров до этого, она сидела, держа
спину прямо, и будто чего-то ждала.
В дверь за ее спиной просочился крохотный белокурый
мальчик. На вид ему было лет пять, а старомодный сюртучок и короткие штанишки
делали его похожим на мальчишку-посыльного из фильма про Шерлока Холмса. У него
был прямой нос, яркие, четко очерченные губы и синие глаза. Шпиц радостно
кинулся к мальчишке и был награжден потрепыванием по холке.
Как и сотни вечеров до, мальчишке было скучно. Он бродил
по некогда роскошной зале, пытаясь придумывать, чем себя занять. Он перебирал
паркетные дощечки, дразнил шпица, отчего тот заливался тоненьким противным
лаем, и качался на всех обеденных стульях по очереди. Утомившись своим
бездельем, он подошел к камину, уселся на меховой коврик и протянул озябшие
руки к огню. Пес пристроился рядом с ним.
Третьим гостем, явившимся в залу, стал молодой мужчина.
Он был широк в плечах и одет в потертую кожанку. Его манеры были рязвязны: он
шел широко ставя ноги и раскачиваясь, как матрос на палубе. Не глядя ни на
кого, он направился прямиком к столику в углу. На нем стоял большой штоф,
наполненный янтарной жидкостью и грубый тяжеловесный стакан. Рядом располагался
серебряный поднос. На нем – горка белого порошка, часть которого была
разделена чьей-то заботливой невидимой рукой на две «дорожки». Как и сотни
вечеров до, мужчина наклонился к подносу и при помощи коктейльной трубочки,
лежащей тут же, шумно втянул в себя весь порошок. Когда он наклонился, то на
его бритом черепе, на затылке можно было разглядеть плохо заживающую ссадину.
Она немного кровоточила, но, казалось, не причиняла мужчине никаких неудобств.
Проделав привычные манипуляции, мужчина плеснул виски в стакан и, пройдя
несколько шагов, плюхнулся в кресло напротив дамы, положив ногу на ногу и
громко вздохнув. Его лицо могло показаться симпатичным, если бы его не портили
мясистый нос и черные мертвые глаза, которым он принялся буравить свою визави.
