Колебания - [90]

Они перешли к следующей картине, а Лера продолжала:

— То же самое и с литературой: современную я не могу читать, хотя встречала и неплохие вещи… Но русскую классику мне ничто не заменит. Помолчав, она спросила, понимая, что иначе Роман вовсе не ответит ей: — А какие авторы нравятся вам?

От новых и новых вопросов он едва ли не вздрагивал, словно вынуждаемый отвечать некими силами, которые не мог контролировать. Мысленно наблюдая за этим ощущением и желая подчинить его своей воле, Роман перечислял уже имена:

— Чехов… Гоголь… Достоевский… Только вот он слишком уж много о Боге пишет.

— Вам это не нравится? — тут же последовал вопрос.

— Я атеист, потому и не нравится. Его умение показать человеческую сущность, показать нам нашу душу — в этом ему нет равных. Но слишком морализирует.

— Морализирует? — переспросила Лера, в голосе которой вновь был слышен смех. — Не путаете ли вы его с Толстым? Вот уж кто действительно пытается поучать нас, как нужно жить, хотя выглядит это в лучшем случае забавно… Если вы читали «Воскресение», не могли не заметить этого… В то время как Достоевский лишь показывает нам, кто мы есть. И он показывает, кто мы есть без веры.

— Об этом я и говорю, — слегка раздражённо ответил Роман. — У него всё сводится к вере, а я с ним не согласен. У него вера — это ориентир, якобы без неё — тьма и путаница. А по мне так это всё для тех, кто как дети — не может разобраться в происходящем без родительских наставлений.

— А вы считаете, что дети когда-то вырастают? Можете про себя сказать, что вы сейчас и вы в пять лет — это два разных человека, и что тот человечек навсегда куда-то исчез? Вы так уверены, что мир населяют взрослые и мудрые, и что нам совсем не нужна помощь — и как вы это правильно сказали, заметьте: родительская, — Лера говорила мягко, спокойно, всё с той же улыбкой, но было ясно, что она совершенно уверена в каждом своем слове. — А по мне так мы все и есть дети, никогда не вырастающие, вечно глупые, совершающие одни и те же ошибки. И мы путаемся, не знаем, какой сделать шаг — только вера и может помочь нам разобраться. Достоевский показывает это вполне убедительно.

Картины возникали перед Романом, но он уже не замечал их, не мог замечать так же, как в одиночестве. То медленное и спокойное течение мыслей, которому он радовался и которое предвкушал, было нарушено; впечатление от выставки было непоправимо испорчено — и чем! Разговором о вере и о Боге с незнакомой девушкой!..

В нём проснулось желание говорить ядовито, с презрением; несколько даже радуясь этому, он сказал:

— А вы, я вижу, верите?

— Да, я православная христианка. Конечно, я плохая христианка: я не соблюдаю все праздники и посты, в церковь хожу не так часто, как следовало бы… Но давайте оставим эти рассуждения, — сама себя прервала Лера, видя, как нервничает Роман, и снова улыбнулась, и её лицо, ставшее было в то время, когда она говорила о Боге, особенно серьезным и каким-то ясным, вновь засияло, а в глазах снова зажглись искорки. — Давайте оставим рассуждения о религии, вернёмся к литературе — или вообще поговорим о чём-либо более простом, — и прежде, чем Роман успел возразить — а Лера заметила, что он собирался продолжить спор, злость от которого явно доставляла ему удовольствие, — она уже сказала: — Я играю в любительском театре — весной закончила театральный… Мы все не представляем своей жизни без сцены, без спектаклей, но пока лишь один мой знакомый сумел превратить это в работу, которая приносит ему деньги, — Лера как-то виновато улыбнулась, как будто извинялась. — Каждый из нас зарабатывает на жизнь чем-то ещё, но все мы находимся в постоянном поиске, не хотим останавливаться на том, чего сумели достичь за годы обучения. Поэтому театр не бросаем, не можем бросить. В следующую пятницу мы ставим на небольшой сцене старого кинозала на Октябрьской одно из самых известных произведений того автора, который, по вашему мнению, морализирует… Если захотите, приходите, пожалуйста, мы будем рады, — с этими словами Лера вытащила из маленькой сумочки листок и передала его Роману. Крупная надпись «Преступление и Наказание» сразу бросилась ему в глаза. Заметив его насмешливую улыбку, появившуюся, как только он увидел это название, Лера поспешила добавить:

— Знаю, знаю, чтó вы думаете… Но мне бы хотелось, чтобы вы пришли. Зрителей будет немного, а нам всегда требуется мнение со стороны — тем более такого человека, как вы: незаинтересованного, настроенного скептически. К тому же, это совершенно бесплатно, а большинство моих друзей уже отказались, так как не успеют… Я, кстати, играю Дуню: для Сони внешне не подхожу, — и Лера снова улыбнулась.

Она видела, как тени легли на лицо Романа, сделав его выражение ещё мрачнее и враждебнее. Его губы недоверчиво сжались, а по взгляду, устремлённому в сторону — не на Леру, не на картину за ней, а словно куда-то далеко, в неизвестные пространства, было заметно, что он напряжённо обдумывает ответ, который прозвучал бы вежливо, но однозначно. Наконец он, хотя и взял у Леры листок, произнёс:

— Спасибо за приглашение, но в пятницу у меня зачёт в университете; он кончится поздно, и я не успею к вам на спектакль, — помолчав секунду, он добавил: — Я преподаю на философском факультете, — с этими словами Роман опустил взгляд вниз и сдвинул брови, так что Лере ничего не оставалось, кроме как поддержать вежливо-уклончивый тон разговора, а вскоре и вовсе закончить его.