Колебания - [66]

Разозлить и обидеть Лизу мог всякий; быть благодарной за критику и выслушивать её терпеливо да с мягкой улыбкой она не умела совершенно, болезненно нуждаясь в похвале и даже в восхвалении, в том, чтобы ей восторгались и рукоплескали.

Сквозь доброту, терпимость и внутренний неугасающий свет, которые создавали вроде как защитное силовое поле, глубоко в душу Леры не могло проникнуть ни одно злое слово, никакая обида.

Не страстность, не порывистость — в гораздо большей степени Лере свойственны были мягкость, доброта и весёлость, — но не пустая, а особенная, вдумчивая весёлость, такая, будто от рождения Лера знала некую великую тайну жизни и радовалась ей в глубине души. Меланхоличная апатия, перманентный конфликт с мирозданием, непроходящая неудовлетворённость собой, злая ироничность — все эти болезни века не затронули сердца Леры. Казалось, сама жизнь замирала в недоумении, застигнутая врасплох безусловной Лериной верой в то, что будущее не окажется к ней враждебным, и ничего не оставалось жизни, кроме как оправдать эти обескураживающе-искренние, детские ожидания.

Тем же, с кем жизнь обходилась суровее и грубее, Лера стремилась помочь — это желание было её первым, естественным импульсом, возникающим ещё прежде, чем она успевала подумать, что кому-либо нужно помочь.

Возможно, она была даже способна и к самопожертвованию, но жизнь никогда ещё не ставила её в такие условия, когда это стремление к справедливости и истинная сила духа могли бы по-настоящему проявиться, когда её добросердечность и любовь к жизни стали бы храбростью и мужественностью.

Было и ещё кое-что в жизни Леры, имевшее особое значение, — это была вера. Лера действительно с детства всей душой верила в Бога, а по воскресеньям даже старалась иногда ходить в церковь, хотя это и далеко не всегда у неё получалось, а порой и вообще заменялось чем-то совсем уж неподходящим. Она понимала, что не соблюдает церковные праздники и посты, что даже не знает молитв. Она вела абсолютно праздный, с точки зрения религии, образ жизни: встречалась с друзьями, играла в театре, участвовала в съёмках, — но Лера никогда не чувствовала, даже смутно, никакой неправильности в том, что делала; яркость и многообразие жизни увлекали её каждодневной шумной каруселью, XXI век зачаровывал. Но в те редкие минуты, когда Лера оставалась одна, в тишине, когда вечером ложилась в постель, или в моменты особого вдохновения, в процессе написания картины, она чувствовала, что любая внезапная мысль о церкви, религии, Боге отзывается у неё в душе, и если Лера начинала развивать мысль, — а она неизменно начинала, — то мысль эта звала её, просила изучить историю христианства, прочитать Библию, найти ответы на все вопросы. Вопросы эти были сложнее и запутаннее, нежели те, которыми задаются многие люди, вроде: «Откуда в мире зло, если есть Бог», или: «Неужели нельзя ударить ближнего в ответ или убить нападающего врага». Интуитивно Лера знала ответы на эти вопросы, и они не вызывали у неё ничего, кроме печальной улыбки. То, что беспокоило её, было скорее связано с извечным поиском истины, с сопоставлением различных религий между собой, и всё равно — она не знала, почему, — но только всю сознательную жизнь её как будто тянуло не только к Богу и вере, а именно к христианству. Она часто молилась — но всегда своими словами, говорила о том, что беспокоит её, и неизменно подразумевала всегда, что обращается именно к Христу, а не к некоей высшей силе или абстракции. Лера благодарила Его за что-нибудь, просила о том, чего ей не хватало, — и не раз замечала впоследствии, что Он слышит её. Тем не менее верила она не столько потому, что получала постоянные подтверждения, а потому что для её души это было самым естественным состоянием; несмотря на то, что она жила как хотела, почти никто и никогда не слышал от неё злого слова, ни один действительно нуждающийся в помощи человек не получал отказа, ни одна бездомная кошка, случайно встреченная Лерой на пути, не оставалась голодной. У Леры в сумке всегда лежал небольшой пакетик с сухим кормом — на всякий случай. Она не старалась специально быть такой, не прилагала усилий; Лера даже не имела привычки задумываться о такой своей необычной и неправдоподобной доброте. Она такой родилась и выросла, несмотря даже на обычные трудности, с которыми сталкивается любая семья, но которые на всех детях отражаются по-разному. Многие знакомые Леры считали её порой не совсем человеком — как бы за полное отсутствие недостатков; сама Лера только растерянно улыбалась на подобные замечания и не знала, как возразить, не привыкнув считать себя особенной или чересчур хорошей и нарочно искать недостатки, чтобы опровергнуть чьё-то мнение; их и правда было трудно найти, и всё же один недостаток — если это можно считать недостатком — у неё был — некоторая поверхностность, неуверенность в том, чем ей действительно следует заниматься всю жизнь: Лера интересовалась многим, искренне любила разное, но почти ничему не отдавалась полностью, даже и пробам на различные роли, — хотя самой ей вовсе так не казалось. Потребность полностью посвятить себя чему-то одному была в её душе всегда, но и бесчисленные возможности жизни завораживали, и казалось непосильным сделать однажды выбор.