Колебания - [44]
Но всё это за один день навсегда вдруг отброшено было назад, всё это забылось, и постепенно перед Яной стал возникать её путь, тот, который она долго искала, боясь никогда не найти. Теперь же стали на глазах происходить чудеса — чем больше она писала, создавая образы, персонажей, сюжеты, — тем больше освобождалась. Всё, что её мучило, — своей ли пошлостью, или, наоборот, красотой, — всё это, воссозданное на бумаге в форме художественного произведения, а не обычных дневниковых записей, удивительным образом очищало душу. Выдуманные персонажи и не всегда реальные ситуации, словно губки, вбирали в себя всё, что происходило вокруг Яны, не давая ей спокойно жить. Это было самым важным её открытием.
О нём, однако, Яна предпочитала ни с кем не говорить, боясь не столько непонимания, сколько самой впоследствии разочароваться, оставив весь свой пыл и всю силу в одних лишь пустых словах. Другой причиной её скрытности была неуверенность в себе и в том, что её намерения действительно не изменятся. Яне требовалось время, и она, от природы любящая одиночество, с лёгкостью умалчивала в повседневных разговорах обо всём, что на самом деле занимало её мысли; порой ей казалось, она скрытная настолько, что на месте Анны Карениной в знаменитой сцене со скачками никак бы себя не выдала.
Сначала, пока Яна предавалась спокойным размышлениям о себе и о значении того, что она пишет, всё шло своим чередом; но через некоторое время Яна стала всерьёз задумываться, что ждёт её впереди, если она продолжит столько времени посвящать написанию рассказов и очерков, скрываемых ото всех. Тогда она стала мрачной, и делалась лишь мрачнее от замечаний, что она похожа на тучу. Бесплодные и тяжёлые мысли стали лишать её сна.
Яна знала о бесчисленных, никому не известных людях, которые в крошечных комнатушках множат и множат по ночам свои тексты, аккуратно складывая их затем в стол, пачка за пачкой. Яна знала, какое невероятное количество текстов подвешено, будто в воздухе, во Всемирной паутине, в виртуальности, — в пустоте, не знающей рамок, расширяющейся, точно Вселенная, до бесконечности, готовой вместить в себя всё. С необъяснимым страхом и отчаянием Яна каждый раз закрывала интернет-ресурсы современной прозы и поэзии, находя всё новые и новые страницы никому не известных авторов. Яна видела там произведения, аккуратно рассортированные по годам или темам, подробную биографию, ссылки на другие страницы автора в соцсетях, и она почему-то думала: «Для чего это всё, и кому это надо… Вот он живёт, занимается этим, — Ян Фердинандов из Алматы, — и что?..» Яна, понимая весь снобизм и возможную ошибочность этих мыслей, ничего не могла с ними поделать.
Не менее пугающий эффект на неё производила и проза тех авторов, которым таки удалось добиться успеха и известности. Яна подолгу бродила по книжным магазинам, открывая новенькие, разноцветные блестящие книжки всевозможных Татьян, Марий, Дмитриев — и до того ей становилось душно и досадно, когда всякий раз за этой сияющей красочной обложкой, так и манящей открыть книгу, не оказывалось ровным счетом ни-че-го, всё равно что пустые белые страницы. Слова плыли перед Яной, оформленные необходимыми знаками препинания, поделенные на абзацы, но впечатление складывалось такое, что если перевернуть книжку кверху ногами, то и вовсе ничего не изменится.
Исключение составляли лишь несколько имён современных авторов, книги которых, как правило в простых, лаконичных обложках, довольно скромно, но тем не менее уверенно стояли стройными рядами на полках, — а внутри оказывались сияющими, красочными, разноцветными.
Стоит ли говорить, в какое состояние приводили Яну новости про очередную литературную сенсацию от телеведущей и популярного блогера?
На современную поэзию в соцсетях, которая вся без исключения нравилась Яне до поступления в Университет, теперь она смотрела совершенно по-другому. Постепенно на значительную её часть Яна попросту перестала обращать внимание; слишком уж часто она замечала, что если взять наугад от десяти различных современных авторов по стихотворению, не указав имён, то никто из читателей и предположить бы не смог, что авторы у них разные. Казалось, им болезненно хочется складывать и рифмовать слова и словосочетания, особенно — красивые, поэтичные, вроде шелеста листьев, россыпи звезд, юной весны. Они все — эти стихотворения, миллионы их — были проникнуты духом юности, детства, протеста против взросления, ностальгии по уходящему, духом поездок и путешествий, романтикой дороги. И, вероятно, было хорошо, что они вообще создавались, что возникала такая потребность, — но было ли это в действительности поэзией? Стихотворения эти напоминали игру словами; так, однажды Яна выбрала несколько стихов и перемешала их строчки. Получилось, что будто бы ни смысл стихотворений не изменился, ни ритм, ни размер не нарушились, ни стиль, ни образность. Всё было везде одинаковым.
«ты услышишь мой голос, когда заискрятся травы», — взяла Яна строчку из одного стихотворения.
«но пока мы молчим — последний ледник растает», — присоединила она из другого.
Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.