Колебания - [151]
— Да, — отозвалась она, стараясь теперь, наоборот, не улыбаться, а казаться притихшей и опечаленной. — Да, конечно, я понимаю, — ей вдруг захотелось даже, чтобы мышка увидела, что Яна действительно по достоинству оценила услугу, которую ей оказали и которую оказать было крайне непросто. «О, всемилостивый Господь, — пронеслось неожиданно у Яны в мыслях, — ну какие ещё у них радости? Ну что же ещё составляет эту мышкину жизнь?..» Ведь это, Господи, такая малость — разве ей это трудно: улыбнуться, кивнуть…
— Спасибо, — сказала Яна, пряча справку в кошелёк, — спасибо, — и направилась к выходу.
Уже у дверей она услышала:
— Вычеркните из списка себя, найдите свою фамилию — там список висит у входа — и вычеркните…
Яна знала, о каком говорится списке.
Оказавшись по другую сторону стеклянной двери, на дне сумки она отыскала ручку, в сумраке вгляделась в висевший на стене лист с фамилиями «ДОЛЖНИКОВ БИБЛИОТЕКИ» и, увидев свою, вычеркнула её из позорного списка.
Когда она сделала это, то вдруг почувствовала, как в носу защипало. Нет, не надо, не надо… О, невыносимые чувства, опять нестерпимая жалость и это в с е п о н и м а н и е, всепонимание и со-переживание — до боли, до тошноты, и мир — глазами их всех, каждого из них, и душа — ощущает их душу и всё, что в ней, будто каким-то проклятым радаром, непостижимым, невозможным радаром. «О, разве ей это трудно: кивнуть, улыбнуться?..» — Да! Боже, да, как ей это трудно!.. Как это трудно: вновь усмирить эту смесь, вновь испытать эту смесь — понимания, жалости, злобы, отвращения и насмешливости, и вновь жалости, и вновь понимания, — как это трудно ей, снова и снова ощущать этот спектр глубоких и сложных эмоций по нескольку раз в течение каждого дня в этих обветшалых стенах. О, сантименты, как утомительно, трудно и тяжело, как много всего рождается в сердце, в душе, и как бы хотелось не видеть и не замечать!.. Вновь — не разделить их ни с кем, только лишь скрыть улыбкой и вежливостью или же шуткой и злобным смехом, или пустыми словами!.. И хоть до одной бы души донести это всё — не восторженное, не влюблённое, как сердце первокурсницы, нет, — противоречивое и двойственное, но правдивое, настоящее…
Наверху лестницы послышался смех и чьи-то голоса, и это спугнуло Яну, словно маленького зверька. Она торопливо вытерла выступившие слезы костяшками пальцев и, опустив голову, стараясь не встречаться взглядами с говорившими, которые стали уже спускаться, взбежала по лестнице.
— Б**, там эта, которая вчера была: ну н***й, я не пойду к ней. З****т же своими претензиями. Потом сдам, пошли-ка лучше пожрём, — донеслось до замеревшей на секунду Яны, когда она была уже наверху, а спускавшиеся, наоборот, достигли самого низа лестницы и оказались у стеклянной двери.
Невольно обернувшись, Яна узнала двух своих однокурсниц. Они помахали ей, расплываясь радостными улыбками. Яна машинально махнула в ответ — но глядела уже как-то сквозь них, и сквозь стены, и сквозь вообще всё — и вместо двух однокурсниц перед ней возникало видение, удивительно живое и яркое. Яна услышала те же самые почти что слова, тот же в точности смех — но кто произносил их и кто смеялся?..
О, это была она же сама, это были она и Лиза, приходившие в библиотеку неделю назад. Это говорила, смеясь и ругаясь, она, Яна, вне своего одиночества становящаяся совершенно другим человеком, усмиряющая и душу, и сердце, когда что-то они замечали, — нет, едва ли вообще замечающая что-либо.
Отвернувшись, Яна поспешно ушла.
Глава 8. Погружение
Целый месяц после того случая на работе Максим провёл дома. Он не отвечал на звонки и ни с кем не разговаривал. Он тяжело болел, не зная никакого точного названия для своей болезни. Это было нечто, походящее на нервное расстройство. Он мог бы решить, что сходит или сошёл с ума, и действительно спрашивал себя об этом — но знал, что сумасшедшие не способны к подобному рассуждению. Кроме того, вспоминались ему и пережитые за зиму огорчения, в которых вполне можно было усмотреть причину начавшемуся нервному расстройству. Именно это словосочетание — «нервное расстройство» — интуитивно угадывалось Максимом как наиболее подходящее название для того, что он испытывал.
Память не отказывала ему. Он по-прежнему помнил своё имя и прошлое, понимал, что уже несколько недель находится дома и болеет; галлюцинаций не было ни зрительных, ни слуховых; не впал Максим и в депрессию, в которой бы целыми сутками плакал или дрожал в ознобе. Нет, его расстройство было удивительное и не описанное ни в одном справочнике — по крайней мере, так он считал. Максим пытался найти информацию в интернете — но не находил ничего даже отдаленно похожего среди бесчисленных ссылок, описывающих всевозможные душевные недуги и отклонения, фобии и ужасы.
Тогда Максим назвал это «сном», не сумев отыскать более точного слова. Оттого, что состояние это не было, как ему казалось, каким-нибудь известным заболеванием, оно не становилось однако менее мучительным. Самим Максимом оно воспринималось как противоестественное, ненормальное, болезненное, оно вызывало тошноту и желание закричать. Более всего на свете ему хотелось выпить таблетку — как при головной боли, — от которой через несколько минут всё бы прошло, вновь став нормальным. Но таких таблеток не существовало в мире.
Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.