Колебания - [147]
Вот идет девушка, на ней дорогая шуба, фирменная сумка, айфон — это хорошо? Или, вернее, вот она бы хотела тоже так идти, сверкая блестящим серебряным платьем, виднеющимся из-под белой шубы? И, задумываясь, она чувствовала, что не знает, хотела бы или нет. Или вот — идет совсем молодая девушка, лет пятнадцати, в черном коротеньком пальто, кончики её волос покрашены в синий цвет, на плече болтается рюкзак. А такой бы хотела она стать? Вернуться, то есть, на несколько лет назад и снова стать такой? И зачем, собственно, она вообще была такой? Потому что нравились синие волосы, нравилась рок-музыка?.. И вновь не находилось уверенности ни в чем, ни в одном ответе. Или вот идет она сама — такая, как есть сейчас — с коротко стриженными волосами, худая, в бежевом пальто и высоких сапогах — с виду обычная девушка. И что, хотела бы она быть такой — то есть, рада ли, что она — это она? Даже в этом ощущалась тревожная неуверенность. Она словно болталась на тоненьком тросе на огромной высоте, над облаками, клубящимися внизу, а потом летела вниз, проваливаясь в пушистую вату, — так она ощущала себя в бесконечном информационном поле, в перекрещении сетей, оплетающих её новостями, мнениями, комментариями, трендами… Она путалась и падала все глубже, глубже, глубже, проваливалась сквозь толщу облаков, а они все не заканчивались, не заканчивались… И у неё кружилась голова. Она пыталась найти какое-нибудь связующее звено, что-нибудь фундаментальное, принципиально важное для нее, будь то религия, убеждения, какая-то цель или же близкий человек. Тогда она жила бы ради этого. Но у неё не было даже хобби. Она вся будто состояла из чужих мнений, из обрывков фильмов, из шаблонов, из модных течений — всё было чужим».
Максим глубоко вздохнул и отложил телефон, на минуту закрыв лицо руками.
О, Женя!
Так вот, каким всё является для неё, вот, как она чувствует себя. Всё осталось по-прежнему — и ничего с тех пор не изменилось… Она всё там же — в хрупком своём мирке, потерянная и одинокая. И ни одна попытка её так никуда и не привела… И нескоро ещё приведёт, если и вообще приведёт. Бедная потерянная бабочка в огромных невидимых сетях…
И я… Я не тот, кто смог её высвободить, я не способен и не помог ей… Моя вина перед ней больше её вины… Потому что разве я сам отличаюсь хоть чем-то? Разве мы все не чувствуем себя точно так же?..
Будто кто-то нас манит и манит конфетой в блестящей упаковке, и мы тянемся, тянемся к ней, а она словно вечно ускользает, хотя и повсюду, и постоянно рядом… Но каждый день мы будто обмануты кем-то…
И снова кажется, что хорошо будет потом…
О Боже, Боже, но что же я делаю здесь? Почему я редактирую и готовлю к публикации тексты, в которых девушку охватывают за талию?..
О, это невозможно выносить…
Максим встал, пошатнувшись, и, придержавшись за стол, поднёс руку ко лбу — ему стало вновь казаться, что у него начался жар.
Он стоял, часто и глубоко дыша, и мысли его убегали и путались, уносились в далёкие, незнакомые прежде, пугающие сферы.
Чувства и мысли — всё будто стало единым, одно невозможно было отличить от другого; смятение, испуг, горечь, тоска — он ощущал их и в ту же секунду думал о них, думал не как обычно, а причудливыми какими-то образами, формулировками, будто одновременно сам же себе загадывал загадки и тут же интуитивно отгадывал их, и отгадок этих пугался.
Если и возможно передать словесно эту спутанную вереницу затуманенных образов, вытекающих друг из друга и быстро сменяющихся, то думал — или же чувствовал — Максим приблизительно следующее.
Куда же это он идёт, чем занимается, и что такое мерещится впереди? Что там, на туманном горизонте, уж не смерч ли закрутился, не буря? Кем хочет он стать — или кем поневоле станет, если продолжит делать всё то, что делает? Кто-то бетонной плитой придавил ему грудь. Промелькнула вдруг вспышка света — за три месяца он впервые, казалось, одну секунду думал о чём-то ясно и успел проследить свою мысль полностью, от начала и до конца: надо проснуться! И здесь угасала вспышка, и видимая ясность исчезала, — но не для души. Слишком надолго затянулся вязкий сон… Он слышал, что люди умирают во сне, ведь бывает такое, что вдруг человек начинает дышать всё тише и тише, и… Да, да, так и произойдёт с ним, так и будет, если он не проснётся!.. Но как проснуться? Вырваться из тяжёлых лап, сжимающих ему горло?.. Что за чудище поймало его и мучает? Ещё какая-то вспышка в сознании… У чудища его же лицо. Словно умалишённый, загипнотизированный, он схватил сам себя за горло и сжимает всё сильнее, и душит, давит изо всех сил. Отпустить, надо отпустить — но он не может… Что же там виднеется на мутном горизонте? Смерчи, тайфуны — пусть лучше бы там были они, но там один только Фатин! И вот, кем он станет через год или два, даже оглянуться не успеет, — всё равно что умрёт. Если немедленно не проснуться! Вдруг ещё что-то мелькнуло в сознании… «Обронив голову, ему на плечо…» Всё исчезнет! — «любовь, любовь, любовь, любовь»! — вот, что останется и постепенно заполнит собой всё пространство белого чистого листа. Только об этом станут писать поголовно все, и читать, и говорить — но известно, что многократно повторенное слово теряет вдруг смысл, понимание его утрачивается, слово становится лишь последовательностью нелепых букв… Есть даже термин, специальный термин для этого…
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.
В сборнике представлены произведения выдающегося писателя Фридриха Горенштейна (1932–2002), посвященные Израилю и судьбе этого государства. Ранее не издававшиеся в России публицистические эссе и трактат-памфлет свидетельствуют о глубоком знании темы и блистательном даре Горенштейна-полемиста. Завершает книгу синопсис сценария «Еврейские истории, рассказанные в израильских ресторанах», в финале которого писатель с надеждой утверждает: «Был, есть и будет над крышей еврейского дома Божий посланец, Ангел-хранитель, тем более теперь не под чужой, а под своей, ближайшей, крышей будет играть музыка, слышен свободный смех…».
В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.