Колебания - [145]

Глава 6. Горизонт

Женя исчезла из жизни Максима и «НВЛ», не напоминая о себе более ни словом, ни делом. Скучал ли он по ней, вспоминал ли? О, это трудно сказать. Казалось, он сумел примириться с этим в один миг, будто другого исхода и не ожидал. Главным образом Максим концентрировался на одной только мысли — то, что она ушла первая, избавляет его от необходимости всё-таки дописать однажды начатое им уже три тысячи раз заявление. Однако всяческая радость угасла в нём, и ничто не представляло ни малейшего интереса.

Прежде было у Максима одно развлечение: он однажды решил, что в цитадели зла оказался не просто так, что ему следует по мере возможности творить в ней добро. Так, регулярно Максим предлагал к публикации наиболее талантливых и интересных авторов, вновь и вновь получая отказ, но не прекращая попыток. Фатин удивлял его снова и снова: с завидным упорством он отвергал совершенно все хорошие тексты, будто действительно был способен интуитивно угадывать их, отличая от остальных. Лишь единственный раз улыбнулась Максиму удача — с текстом Яны, — и это вселило в него надежду, показалось знаком, что он всё делает правильно.

Теперь же Максим перестал заниматься и этим. Зимние дни тянулись, серые и бесконечные, сливаясь в один, и он не задумывался над тем, чем заняты его вечера или отчего он оказался вдруг у Романа, — Максим словно катился вниз, всё дальше и дальше в пропасть, чувствуя это, но не находя в себе сил остановиться. Он приходил на работу, садился за стол, смотрел в окно, потом перебирал стопки листов, обедал, затем вновь смотрел в окно и перебирал стопки листов. Текст, напечатанный на них, Максим почти и не различал. Буковки все сливались и казались полнейшей околесицей. Нервы его уже были совсем расстроены. Бессильное недовольство собой, неясное, неочевидное, принимающее форму перманентного беспокойства и едкой тоски, росло изо дня в день, Долгая тяжёлая зима подкрепляла это, оставляя, как и всегда, следы на душе, будто на стекле, которое к весне всё покрывается мутными разводами.

Каждый день он обещал себе всё изменить, — точнее, что-то изменить, — но не в силах был даже пошевелиться. Максим не мог понять, чем объясняется такая его беспомощность, потерянность, почему не может он взять себя в руки, и иногда начинал искать ответы в своём прошлом, но мысли его разбегались, спутанные, и он чувствовал себя рыбой в сетке, которая вроде бы ещё в воде, но с которой что-то уже не так: она не понимает, что, и хочет плыть дальше, как и всегда, но почему-то не может, а лишь тычется в жёсткие странные штуки, которые не пускают её.

В один из дней в самом начале марта Максим не пошел на работу, а остался дома, где целый день пролежал, не вставая почти что, в постели; ему казалось, что он заболевает. Он впадал в ипохондрию, мерил температуру, брал с тумбочки зеркало, высовывал язык и разглядывал его, ощупывал себе горло, засекал минуту и считал пульс, закрывал левый глаз и проверял, насколько хорошо видит правый, и наоборот. Проделывал все эти махинации и всё начинал заново. Ему казалось, что сердце стучит глухо и тяжело и что дышать совершенно нечем. Периодически он проваливался в прерывистый мутный сон. Однако на следующее утро, проснувшись рано, в половину восьмого, Максим почувствовал себя вроде как полностью здоровым и объяснения вчерашнему своему самочувствию найти не мог. Внезапно ему показалось, что дома оставаться нельзя, иначе все непременно начнется снова.

В половине десятого Максим заходил уже в «НВЛ». Он чувствовал себя как будто и бодрее, и радостнее, чем обычно, и, не думая особенно ни о чём, он тем не менее впервые за три месяца воспринимал происходящее остро и ясно. Всё виделось ему несказанно красивым и интересным. Солнце, сияющее в чистом голубом небе, блестящий, покрытый хрустящей корочкой снег были необыкновенными, изумительными; звуки казались громче, мелодичнее, будто он стал вдруг слышать и различать неуловимые нотки и полутона.

Кивая и улыбаясь встречающимся на пути коллегам, Максим по лестнице взбежал на второй этаж и направился к своему кабинету, переполняемый энергией и желанием работать.

«Какую-то книгу вчера ещё оставил мне Фатин на редактуру?.. Вот сегодня я за неё и возьмусь. Да, да, определённо, день — попросту создан для этого!..»

Так Максим вошёл в кабинет, и, раздевшись, отряхнув пальто и повесив его на вешалку-стойку, сел к столу.

В белом сиянии монитора чёрные маленькие буквы появились и медленно поплыли вверх. «Обнимаешь — и падаем», — мельком прочёл он название и, воодушевлённый, скорей углубился в длинный текст.

Через несколько минут, однако, он уже смотрел бессмысленно в сторону, слегка приподнимая брови и тихо вздыхая.

«Он охватил меня за талию и прижал к себе так плотно, как будто я, была первой и последней женщиной на Земле. Я потеряла голову, обронив её, ему на плечо».

Так завершалась первая глава книги.

«„Охватил!“ Что это за „охватил“?! Боже!.. А запятые?!.. Запятые! Господь всемогущий, и как только они набирают, бессовестно и бесстрашно, на макбуках своих эту галиматью, как только им удаётся! И проклятый, о, проклятый Фатин!.. А я?.. Боже, и