Колебания - [130]

Но Яна открывала глаза — и пыльный пятиэтажковый двор с раскачивающимися по пути из магазина полными женщинами, и лавочка с печальными алкоголиками, и радостное игнорирование происходящего её знакомыми, и очередной выпуск новостей о Сирии и Украине врывались в сознание шумом, грязью, грубостью, ленью и злобой — реальностью.

Эта реальность ни на секунду не устраивала Яну. И она решила, что будет менять её, насколько хватит сил. Порой она горько усмехалась тому, как это пафосно, как претенциозно, но уже в следующую секунду вновь становилась серьёзной, с ещё большей ясностью понимая, что лишь в этих стремлениях и есть правда и смысл. Однако вопрос о деньгах Яна не могла всё же решить окончательно в своей душе — с одной стороны, она считала, что необходимо искать компромисс, трезво оценивать собственные способности и всегда ставить честное творчество на первое место. С другой стороны, она не была уверена, что деньги действительно не портят человека и что она сможет рассуждать о творчестве так же, как тогда, когда денег не было. К тому же, если всего добиться, о чём мечтаешь, если перестать быть недовольным тем, что имеется, — тогда всё, что останется, будет лишь радостное пустое спокойствие, — смерть для любого творчества. Как же объединить в себе всё, думала Яна, и возможно ли это? Но однако сама идея рекламы и навязывания себя кому-то была ей противна. Потому нередко она чувствовала благодарность именно за то, что пока ещё находится в самом начале пути, в процессе борьбы за свои мечты, которые лишь предстояло осуществить, которые волновали и не давали стоять на месте. Тогда она ощущала, как причудливо смешивалось в её душе стремление к далеким горизонтам — и любовь к настоящему, безвозвратно исчезающему прямо на глазах, моменту.

Яна знала: всегда и во всём она сможет найти нечто печальное. Даже если, к примеру, её семья переедет в новую хорошую квартиру, тогда она будет, скучая, вспоминать об их старенькой квартирке, о маленькой кухоньке, освещённой желтоватым светом стенной лампы, о газовой плите с рядом заляпанных жиром ручек; будет скучать по старым посудным шкафам со слегка скосившимися дверцами, по жестяным старым мискам, ещё советским, вечным. Будет скучать по окну из ванной на кухню, которых более уже не делают и нигде не увидишь. Она вспоминала тут же строчку из стихотворения: «Как хорошо мы плохо жили», — и уже представляла, как будет думать этой строчкой, когда (если) всё изменится. То есть она мечтала о том будущем, в котором будет мечтать об оставленном прошлом. Она вдохновлялась на то, чтобы менять имеющееся, именно тем, что представляла, как впоследствии будет чувствовать ностальгию по тому, чтό ей удалось изменить. Она хотела изменить реальность, чтобы с приятной грустью вспоминать потом, какой реальность была до того. Яна знала, что никогда не будет по-настоящему счастлива, потому что мыслями и мечтами всегда находится где-то в будущем или в прошлом. Она не умела жить настоящим моментом и не могла решить, плохо это или нет.

Так и теперь — не поддавшись мгновенному порыву кое-что сделать, Яна только лежала в сумрачной комнате, не закрывая штор, и думала, думала, думала — блуждала не то в воспоминаниях, не то в мечтах.

Почему ты позволяешь себе это, Яна? Добилась ли ты своей цели?

Нет, ты достигла лишь первой ступени на бесконечной лестнице, и теперь тебе нужно сделать следующий шаг.

И Яна знала, каким станет этот шаг, даже когда сдержала сперва внезапный порыв.

Ей следовало рассказать о книге — честно и искренне всем, кто ещё не знал, — в мире, каким он был уже почти двадцать лет, даже и неприличным уже казалось утаивать информацию, не делиться новостью. Разве не имели права однокурсники Яны узнать, что удалось ей сделать?.. Прежде, ещё до издания книги, в процессе её написания, Яна при мысли о блоге или собственном канале испытывала всякий раз какое-то неприятное чувство, сама не понимая, отчего; ей вроде казалось, что она не имеет права голоса, не имеет права на рассуждения, что никто и слушать не станет, что выглядеть это будет смешно.

Три с половиной года на филологическом факультете сделали её, и без того серьёзную, многое усложняющую, ещё более вдумчивой, вдумчивой излишне, и оттого нелюдимой даже, и забывшей почти что о том, что такое действие. Мышление, мышление — и никаких действий, и бесконечное обдумывание их… Ей казалось, что время придёт, хотя и терять его было нелегко. Но поступать наперекор интуиции и внутреннему голосу она никогда не умела, и, не зная всё-таки, где же граница между интуицией и обыкновенной трусостью, Яна всё ждала, ждала и откладывала момент объяснения.

Что же — время пришло. Время открыться, посмеявшись над собой прежней. Время выложить карты на стол, разбить тишину. Вернуться в мир, приблизиться к миру и к людям — ровно настолько, насколько за год она отдалилась, или ещё ближе.

Время бросить вызов себе.

Яна улыбнулась — в новинку ли это ей?

Глава 2. Маячки

Непредсказуемые вещи случаются, когда человек переступает через свой страх, — непредсказуемые и прекрасные; это известно почти что каждому — кому лишь понаслышке, кому — благодаря собственному опыту. Яна наблюдала чудесные изменения в своей жизни не раз, стоило ей лишь маленький шажок сделать за пределы того пространства, в котором она сама же себя и запирала. Однако всякий раз ей словно приходилось учиться этому заново, словно опыт ничего не давал ей; каждая прошлая победа казалась незначительной и случайной, каждое достижение — недостаточным, блёклым, каждая попытка — неубедительной; «если я смогла сделать это в прошлом — равзе есть гарантия, что смогу и вновь?» Смешное, детское какое-то, неразумное неверие, иррациональный страх.