Колебания - [12]

В тот вечер ей удалось это с особенной легкостью — крыльцо было совершенно пустым, воздух казался скорее сырым, нежели холодным, и ледяной ветер не подгонял никого скорее к метро, а сама Яна вышла из корпуса после семинара с Холмиковым.

Именно семинары с Холмиковым более всего разжигали в душе у Яны противоречивые смутные чувства. Он, всегда доброжелательный, неизменно довольный собой и жизнью, со вкусом одетый, сидящий в своем черном кожаном кресле с сияющей улыбкой, смотрелся удивительно странно на фоне деревянного выбитого паркета, заваленного старыми бумагами пыльного стола и окна, которое невозможно было открыть. Он ставил айфон на зарядку — и вынужден был класть его на пол. Он отправлялся с чайником в туалет, чтобы набрать воды и выпить со студентами чаю на семинаре, — и встречал на прохладном кафеле шевелящего усиками длинного таракана, который, казалось, совсем уже не боялся людей. Он, не замечая запаха котлет и супа в большой столовой на втором этаже, всякий раз, изучив меню, брал на десерт фрукты, — будто обедал в небольшом ресторанчике, — а среди молочно-фиолетовых слив, ещё не обсохнувших до конца, попадался ему вдруг длинный толстый волос. Он, сосредоточенно поглядывая на большие часы на руке, в легком нетерпении ожидал на девятом этаже лифта, — но лифт будто бы исчезал из шахты, а когда вдруг, спустя пятнадцать минут, внезапно появлялся, двери его, плавно раздвигаясь, открывали взору Холмикова загадочную картину. Внутри уже находилось более десятка — сколько, Холмиков не успевал сосчитать, — людей; все они были, казалось, сильно встревожены, рассержены и недовольны тем, что случайный наблюдатель застал их посреди маленькой кабинки лифта в таком количестве; то, как они поместились туда, было их святой тайной, — и они, зажав известную кнопку, глядели на Холмикова внимательно, сурово и предупреждающе, чтобы тот и не попытался даже проникнуть к ним, пока двери не смыкались обратно. И несмотря на все эти злоключения, Яна видела: Холмиков остается по-прежнему учтивым, довольным собой и верным делу всей жизни — преподаванию на кафедре Теории литературы. Парадокс удивлял и радовал Яну, давая ей надежду и служа примером; она мечтала, что сумеет подобно Холмикову объединить в своей душе любовь к литературе и — открытость миру, собранность, веселость, желание хорошо выглядеть. Это удается немногим, казалось Яне после года, проведенного на филфаке, но это возможно.

В тот вечер, думая о людях открытых и полных жизни, Яна неизбежно вспомнила и о Лизе, точно исчезнувшей из её жизни после моноспектакля по Маяковскому. Однако задержавшаяся на крыльце дольше обычного, уже чувствующая усталость — от тысячи мыслей, от красоты, от прячущейся далеко-далеко в душе тени обиды на что-то, — Яна повернулась спиной к сияющему Главному зданию и по узкой дорожке пошла в противоположную сторону. Смутное сожаление, что большая сияющая звезда остается позади, привычно кольнуло где-то в душе… Дорожка огибала Старый гуманитарный корпус справа и выходила к автомобильной дороге и тротуару, ведущему к метро.

Поворачивая за угол корпуса, Яна, погруженная в причудливые мечты, с кем-то столкнулась. Вздрогнув от неожиданности и сдержав ругательство, всегда бывшее у неё наготове, она взглянула перед собой и увидела Лизу.

Та стояла перед ней, смеясь. Одетая в светло-серую шубу, на которую сверху был небрежно накинут темно-красный шарф, с блестящими из-под меховой шапки длинными резными сережками, она выглядела так, будто оказалась у Старого гуманитарного корпуса неожиданно для самой себя, из-за нелепой случайности. Яна вдруг вспомнила, как Лиза покупала эту шубу — зимой первого курса, узнав об открывшейся неподалеку от дома большой распродаже секонд-хенда… Её небесно-голубые глаза, сильно подведенные черным, засветились радостью и сверкнули как будто тайной; Яна знала этот взгляд. Всякий раз за ним следовала история… Каждая была одинаково важной и одинаково удивительной, и из них сплошь состояла вся Лизина жизнь. Её словно качало на волнах, которые то взмывали высоко в самые небеса, то шумно опадали, и Лиза летела вниз со всей бесконечной высоты волны. Если бы океан однажды успокоился и ни один ураган не заставил бы огромную массу воды вновь стремиться в небо, а затем обрушиваться вниз, то тоска, вызванная видом бескрайней блестящей глади, простирающейся до горизонта, с большой вероятностью убила бы Лизу прежде, чем она решилась бы на это сама.

Те же самые синие волны, казалось, вздымались и опадали в Лизином взгляде в ту секунду, когда она услышала вопрос:

— Почему тебя не было на семинаре? И… Вчера и на той неделе я звонила не один раз…

Лиза едва заметно улыбнулась и, быстро вытащив из сумочки пачку сигарет, закурила, отворачиваясь от ветра и держа тонкую сигарету легко и небрежно, двумя пальцами, по-женски.

— Пойдем, — сказала она, выдохнув дым и вновь блеснув на Яну синими огоньками глаз.

— Для чего тогда ты пришла сюда? — спросила Яна, когда обе уже шли вперед, оставляя Старый гуманитарный корпус позади.

— Были дела, — неопределенно ответила Лиза, и Яна вновь вдохнула сигаретный дым, плывший в сыром воздухе. — Были дела в ГЗ…