Колебания - [103]

— Оттого, — сказал он, избегая смотреть ей в глаза, — что их любовь, которая, конечно же, однажды и навеки, рассыпается через пару месяцев, потому что я вижу это сплошь и рядом — они всё это делают от скуки, от пустоты. И тут вы, Михаил Андреевич, правы — но только это, пожалуй, не проблема лишь нашего поколения, это имело место быть всегда.

— Что же, вы, получается, сами себе противоречите, — заметил Михаил Андреевич, — сперва говорите, что ваше поколение чувствовать не разучилось, а потом сами же утверждаете обратное.

— Но, понимаете, — начал было Роман, — понимаете, всё не так однозначно. Люди все разные, и я говорю в целом о поколении: чувствовать никто не разучился, но много в нас и скуки, пустоты, и глупости…

Но тут Лера перебила его и прервала затянувшийся диалог, который успел уже утомить её, потому что она, несмотря на желание узнать, таится ли что-то за внешним равнодушием Романа, хотела узнать это сама, оставшись наедине с ним, а не быть словно шпионкой при их разговоре с отцом:

— Папа, пойдём, переоденемся, а потом ещё поговорим, если захочешь. Роман, вы ведь подождёте нас? Мы буквально десять минут и вернёмся. Папа на машине, он довезёт нас…

— Лера, ну что ты оборвала его на полуслове! Не дала человеку сказать, а я, между прочим, хотел послушать его — не каждый день мне встречаются такие люди! — как будто с укором, но всё так же добродушно сказал отец дочери. — Ну, хорошо, идём. Роман, вы подождёте нас?

— Да, конечно…. Я буду здесь, — ответил Роман ещё прежде, чем успел подумать, и тут же вновь разозлился на себя: ну зачем он не придумал что-нибудь, не сказал, что ему срочно нужно уходить? Они, услышав ответ, оставили его, улыбаясь, — и в их улыбках было что-то необъяснимо одинаковое. И даже более светлые глаза Михаила Андреевича, казалось, слабо отражали те же искорки, что светились всегда в тёмных глазах Леры. Но какое отношение всё это имеет к нему и зачем же он не придумал что-нибудь, чтобы уйти? Но момент уже был упущен, и Роман решил, что, когда они вернутся, он постарается увлечь Михаила Андреевича беседой, по возможности не обращая внимания на Леру. Менее всего хотелось Роману говорить с ней; ему казалось, что она непременно заведёт разговор о Боге, о великом смысле в произведениях Достоевского или, ещё того хуже, о какой-нибудь всепрощающей любви, о спасении души; при этом говорить станет весело, непринуждённо, точно она, мудрая и добрая, знает некую абсолютную истину, которой решила поделиться с ним. Роман помрачнел ещё сильнее от этой ярко представившейся ему картинки и присел на кресло в первом ряду. Зал почти опустел; ещё несколько человек стояли у сцены в ожидании родственников и знакомых и оживлённо переговаривались, — будто все, пришедшие на спектакль, знали друг друга. Роман стал разглядывать сцену — она была совсем небольшой, полукруглой, полностью чёрной, и справа на неё вели три широкие высокие ступеньки. На стене, занавешенный тёмной тканью, был виден светлый экран, не оживавший уже много лет.

Маленький, ещё советский кинотеатр «Вспышка» прогорел и был закрыт, когда рядом построили новый, крупный торговый центр с современным кинотеатром. Помещение вскоре стало использоваться различными театральными и танцевальными студиями для репетиций и постановок; так и любительский театр «Суть», существовавший всего полгода, узнал через знакомых о бывшем кинозале и свой первый серьёзный спектакль решил поставить на его небольшой сцене.

Прошло около десяти минут. Роман продолжал разглядывать чёрную сцену, с неприязнью думая о том, что вскоре вновь вернутся Лера и Михаил Андреевич. Ожидая, он порывался даже уйти, пока их нет, — но не гаснувшее ни на секунду, светившееся неизменно, то слабее, то ярче, в глубине его души желание избавить каждого от предрассудков и заблуждений относительно пагубного влияния новых технологий XXI века на молодое поколение, относительно современного искусства и всего остального не позволяло ему сделать этого. Он был первопроходцем — одним из, он стремился восполнять пробелы в знаниях, развенчивать мифы и творить будущее, несмотря на всю свою злобу и презрение к людям. Поэтому когда в другом конце зала появилась Лера и, вновь улыбаясь, подошла к нему совершенно одна, Роман, не удержавшись, удивлённо спросил:

— А где Михаил Андреевич?

Лера, ничуть не смутившись, как-то мечтательно улыбнулась и сказала:

— А ему позвонили и сказали срочно приехать в магазин — он в книжном работает — там что-то случилось, я не совсем поняла, вроде как крупной суммы денег не досчитались.

— Ничего себе, — только и произнёс Роман, совершенно не зная, что ещё сказать и как скрыть досаду и разочарование, которые отчётливо были слышны в его голосе. Но Лера, казалось, и не заметила этого.

— Пойдёмте, — спокойно сказала она, и направилась к выходу.

Роман мрачно последовал за ней, рассчитывая, сколько минут займёт дорога до метро и решив идти настолько быстро, насколько он сможет.

Они вышли на просторную заснеженную улицу, и морозный воздух показался им особенно свежим и приятным после душного тепла маленького кинозала. Снег по-прежнему густо сыпался — именно такой, каким описывают его в стихах и каким изображают на открытках: пушистые белые хлопья, подсвеченные старыми желтоватыми фонарями.