Колебания - [102]

Шрифт
Интервал

— О, нет, я не актёр, — поспешно ответил Роман. — Я… философ, — и он бросил быстрый и невольный взгляд на Леру, произнеся это слово как бы с опаской. Ему стало вдруг тяжело, душно, когда он сказал это, — впервые в жизни. Но Лера молчала, и лишь еле заметная тень улыбки показалась Роману на её лице — сейчас она рассмеётся, как и в тот раз, над тем, что он «философ»!.. Но нет, ничего.

— Философ? — повторил Михаил Андреевич. — Интересно! Что ж вы, преподаёте где-нибудь, или так, для души? — спросил он, так же добродушно улыбаясь, как и Лера.

— Я преподаю в университете, да, и статьи пишу, ну, знаете, о современности всё, об искусстве, о современном поколении…

— Надо же! Вот это и правда здорово! — как-то радостно хмыкнул Михаил Андреевич, и его крупный рот растянулся в улыбке, а в глазах загорелся неподдельный интерес. — И что же там, о современности-то? Полагаю, хорошего мало?

— Нет, что вы! — с готовностью подхватил Роман. — Как раз наоборот, это крайне интересно и удивительно, мы живем в невероятное время!.. — и он уже словно забыл о Лере и даже о своей неловкости, как только разговор коснулся его любимой темы. — Посудите сами: интернет, новые технологии — сознание человека меняется, но нам необходимо понять, в какую сторону! И заблуждаются те, кто считает, что в худшую: нет, оно лишь становится другим, совсем другим, нежели было раньше. Мы теперь столько совмещаем в себе, стольким сразу интересуемся, одновременно: нам открыты бесчисленные возможности — думаете, это не влияет на сознание? Или, если влияет, то разве плохо влияет? Нет!..

— Но как же то, — мягко спросил Михаил Андреевич, — что вы, молодежь, стали меньше думать, больше нажимать кнопки, разучились говорить друг с другом, даже идя по улице, вы не смотрите по сторонам — а только в свои гаджеты! Это, что ли, хорошо, по-вашему?

— Нет! — вновь горячо заговорил Роман. — Нет, это же стереотип, ошибка! Мы вовсе не такие, точнее, далеко — и я подчёркиваю — далеко не все из нас такие! Я признаю, что частично мы сталкиваемся с такой проблемой — но, если позволите, это как побочный эффект, как неизбежный и необходимый минус от того огромного преимущества, которое у нас теперь есть! А оно вот в чем: нам теперь, по сути, все пути открыты, мы живем в мире информации, и если мы научимся — а многие уже умеют, поверьте мне, — правильно этим пользоваться, то будущее будет за нами. Это звучит пафосно — я знаю — но это правда, и вы сами наверняка понимаете это… И я вам больше скажу: мы вовсе не разучились говорить друг с другом и «смотреть по сторонам», как вы сейчас выразились. Да, мы, возможно, не привыкли сталкиваться с трудностями при поиске информации — но так и хорошо, зачем они, эти трудности, собственно, нужны? Они отнимают время, которого теперь становится намного больше, а ведь жизнь коротка. Если вы о том, что долгие поиски учат человека думать, развивают его память и дисциплинируют — что ж, возможно. Но я всё равно считаю, что время гораздо ценнее. И культурным, организованным человеком всё равно можно быть. И, не говорю сейчас о себе, но мы все вовсе не разучились чувствовать. Человеку всё равно нужен человек, — заключил Роман и тут же отметил про себя, как это он всегда так умело рассуждает об отстранённых философских понятиях, вовсе не разделяя сам тех убеждений, о которых говорит. Ну разве ему самому «нужен человек»? Но чтобы убедить этого Свидригайлова в своей правоте и чтобы он не смотрел на их поколение как на кучку роботов со смартфонами, нужно было произнести ту фразу — тем более, Роман знал, что был прав, ведь большинство его знакомых действительно рассуждали именно так.

Лера внимательно посмотрела на Романа, как будто пыталась услышать то, что осталось невысказанным, то, что пряталось между произнесённых им красивых и правильных слов.

— Хм, — хмыкнул Михаил Андреевич, и его взгляд выразил недоверие, но одновременно и желание прислушаться к тому, что говорил Роман, и надежду, что его слова окажутся правдой. — Хм, хорошо бы, если бы вы были правы! Если и впрямь обратить это всё на благо обществу — но ведь это должно делать само общество! И если вам, молодой человек, как представителю нового поколения, кажется, что всё именно так, как вы говорите, то тогда, пожалуй, не всё потеряно! — он помолчал, а затем сказал: — Но подождите, что это вы сейчас имели в виду, когда сказали, что «не говорите о себе»?

— Да, — вмешалась Лера, подхватывая вопрос отца, — да, что это такое вы имели в виду? Сами же сказали, «человеку нужен человек».

— Это и имел. Мне чувства не нужны, — честно ответил Роман, всегда считавший, что ни один разговор и ни один собеседник не стоит того, чтобы врать о себе. — Но я не отрицаю возможность их появления — хотя, знаете, не хотелось бы. Но я, всё же, не показатель: большинство моих знакомых подтверждение тому, что я не обманываю вас. Они знакомятся, общаются, — то есть, у них имеется такая потребность, — и говорят даже, что влюбляются, — но знаете, вот тут я им не верю.

— Не верите, отчего же? — переспросила Лера, как будто её и вправду удивили слова Романа.


Рекомендуем почитать
Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Кишот

Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


Я детству сказал до свиданья

Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.