Колдун - [63]
— Не будет! Не надо!
— Уведите же ее! Ей плохо!.. Мария Михайловна!
— Оставьте меня, — устало и безразлично сказала ты. — Ничего «ей не плохо», все хорошо... Идите в школу...
Потом что-то произошло. Лодка уже у самой отмели стала крениться, из-под нее полезла коричневая льдина; затем она зачерпнула бортом и стала тонуть, соскальзывая со льдины. На берегу закричали. Дед Марко выронил весло и лег на воду. Дети вывалились, а лодка наполнилась, развернулась и пошла от берега.
Высокому Марко было по шею. Он огляделся, хозяйски стрельнул взглядом по сторонам, схватил ближайшего из детей, затем второго и пошел к берегу. Остальные — два мальчика и девочка — продолжали барахтаться. К ним, расставив руки, спешил он.
— Подводная льдина, — кряхтел, выбираясь, Марко. — Пропади ты пропадом. И надо же напоследок...
Вверх по течению раздался треск: затор прорвало и лед лавиной хлынул по реке. Бело-синяя колыхающая стена быстро приближалась. Берег заходился в крике, от деревни бежали люди.
Ты не помнишь, как очутилась в воде, Сначала — по колени, затем — по пояс, затем — по грудь. Ты шла к нему, державшему троих. Он почти не доставал до дна, и его постепенно относило от берега. Дети, бледные и окоченевшие, с сумасшедшими лицами, облепили его, мешая двигаться.
Ты сбросила пальто и пошла дальше. Ближе к нему. Силы его были на исходе.
— Давайте! Ну иди, иди... — Ты схватила напружиненное тельце и перебросила через себя в чьи-то руки. — Давайте! — Еще бросок. — Держитесь! Давайте... — Третьей была девочка, белокурая, маленькая, легкая. Она была в беспамятстве. И ты вспомнила дрожащий голос: «Печальный снег, когда он ровно лежит, широко, неподвижно». Она! Вот чье имя было на промокашке. И ты шагнула к нему и сказала улыбаясь:
— Давай руку. Обними. Держись.
Земля ускальзывала из-под ног, но ты упорно цеплялась за нее, отфыркиваясь и загребая свободной рукой. Вас потихоньку несло вдоль берега. Лицо его было рядом, его губы двигались, стараясь что-то выговорить.
— Что, судорога?
— Да.
— Ну-ну, — шептала ты, стараясь нащупать ногой землю. — Пройдет. Держись крепче!
— Мы тонем? — спросил он, и глаза его стали мутнеть. — Вот как глупо...
— Все будет хорошо, — сказала ты уверенно. — Сейчас будет мель. Утонуть у нас не получится. — Ты и в самом деле нисколько не сомневалась, что это не может случиться. — А вот чье ты имя на промокашке Вити Щеглова написал, а? Ну-ка признавайся! — И подмигнула ему засмеявшись. — Машеньки Введенской да? Бедная наша Машенька, каково ей пришлось!
— Она удивительная девочка, — с трудом выговорил он. — Талантлива, стихи пишет...
— Талантлива, стихи пишет, — повторила ты и твердо стала на дно. — Я хочу, чтобы сейчас на планете все вымерло, и остались ты и я. Понимаешь? Только ты и я. — И поцеловала его. — Это за то, что ты мне любовь дал. И что тогда мое имя написал на промокашке, мое, настоящее. Написал, а сам и не знал, что натворил.
Он тряхнул головой, наверно, чтобы взбодриться; очки слетели, он засмеялся:
— Вот вы какая!.. А тогда вы были неправы... Неправы, Мария Михайловна, неправы. — Он задыхался.
— Неправа, Володя, неправа. Я была, милый, всю жизнь неправа. Я, родной мой, была неправа, что на двадцать лет раньше тебя жить стала.
— Неправы, неправы, — сонно повторил он. — Вы думали, что я игнорирую воспитательный момент... а ведь это и есть урок... весь урок — воспитательный момент. — И глаза его стали закатываться...
Ты услышала скрежет и треск. Ты увидела надвигающиеся горы льда, увидела деревню свою, красную крышу школы. И медленно пошла к берегу. Силы твои были теперь несметны.
«Ах, праздная дура, — говорила ты себе. — Глупая праздная дура. До чего ведь дойти может, до чего себя довести можно. А ведь думала, именно о таком моменте думала, такого случая ждала... Ну вот все и случилось. Выложилась. И хорошо! Не будет больше диалогов. Все кончено. Вот тебе, Володя, и воспитательный момент».
— Ты слышишь или не слышишь?.. Я тебя теперь не отдам, на все пойду — но никому! Слышишь! Никому!..
Твои волосы веером лежали на воде. Твою шею обнимала его тяжелая и бессильная рука. Твое сердце билось так, как не билось никогда за всю жизнь.
С берега к тебе шли, протягивая руки; кто-то бежал с шестом. Но тебе уже не надо было ничьей помощи, ты сама — спасалась и спасала.
1967
ИНОЙ ЧЕЛОВЕК
Павел Знахарев поставил комбайн на опушке, выбил из одежды мякину и оглядел поле.
Солнце садилось. Усталым светом наполнялся лес; исполованный тенями, он был могильно нем и спокоен. На густо-синем небе плавились, обгорая по краям, шмотки облачков. Все казалось застывшим и хрупким, готовым рассыпаться от малейшего прикосновения. Сжатое поле лежало тихо и пусто, стерня щетинилась, над ней оседала последняя пыль.
