Кольца Сатурна. Английское паломничество - [17]

Шрифт
Интервал

. Рано или поздно до каждого из ожидающих здесь дойдет очередь. Я занял место на одном из диванов, на которых, разметавшись в забытьи или свернувшись калачиком, спали некоторые из тех, кто провел ночь на этой промежуточной станции. Неподалеку от меня сидела группа африканцев, закутанных в просторные белоснежные одеяния, а прямо напротив потрясающе холеный господин с золотой цепочкой часов на жилете читал газету, первая страница коей была занята фотографией огромной дымовой массы, клубившейся из самой себя, как атомный гриб над атоллом. Заголовок гласил: «De aswolk boven de Vulkaan Pinatubo»[18]. Снаружи, на бетонном пространстве, мерцала летняя жара, непрерывно ездили туда-сюда какие-то вагончики, а с взлетной полосы непостижимым образом взмывали в синий воздух машины, наполненные сотнями людей. Должно быть, я так увлекся этим зрелищем, что на какой-то момент отключился, потому что вдруг, словно издалека, услышал свое имя, и сразу же раздалось строгое напоминание: «Immediate boarding at Gate C4 please»[19].

Маленький винтовой самолет, курсирующий между Амстердамом и Нориджем, сначала набрал высоту по направлению к солнцу, а потом свернул на запад. Под нами лежали самые густонаселенные регионы Европы, бесконечные ряды домов, громадные города-спутники, business parks[20] и сверкающие стеклом высотки, похожие на четырехгранные льдины. Казалось, они дрейфовали по суше, использованной вплоть до последнего закутка. Многовековая история регулирования, культивирования и строительства превратила всю поверхность в единый геометрический узор. Прямые линии и легкие дуги автострад, водных магистралей и железных дорог рассекали луга и лесные массивы, пересекали бассейны и резервуары. Автомобили и поезда скользили по своей узкой колее, будто по счетной доске, изобретенной для исчисления бесконечности. Зато суда, поднимавшиеся и спускавшиеся по течению, казались навсегда застывшими на месте. В эту ровную ткань, как реликт прежних времен, была уложена одна область, окруженная островами деревьев. Я смотрел, как тень нашего самолета торопливо движется внизу над изгородями и заборами, рядами тополей и каналами. Вот по уже сжатому полю прополз трактор и разделил его, как по линейке, на светлую и темную половины. Но нигде не было видно ни единой человеческой души. Точно так же, как если бы мы летели над Ньюфаундлендом, или ночью над морем огней из Бостона в Филадельфию, или над перламутровым мерцанием аравийских пустынь, над Рурской областью или над Франкфуртом. Всегда это выглядит так, словно никаких людей нет, а есть только то, что они создали и в чем они прячутся. Видишь места их обитания и дороги, которые их соединяют, видишь дым, поднимающийся из их жилищ и производственных строений, видишь машины, в которых они сидят, но самих людей не видишь. И все же они присутствуют везде на лике Земли, распространяются с каждым часом все дальше, движутся сквозь соты высотных башен и застревают в сетях такой сложности, которая намного превосходит любое воображение. Когда-то человек мог потеряться в алмазных рудниках Южной Африки среди тысячи тросовых приводов и лебедок, а нынче в офисных залах бирж и агентств его может накрыть поток непрерывно текущей вокруг земного шара информации. Глядя на себя с такой высоты, успел подумать я, можно ужаснуться, как мало знаем мы о самих себе, о нашей цели и нашем конце. А самолет уже оставил позади побережье и парил над студенистым зеленым морем.



Примерно такими были мои воспоминания о прошлогоднем пребывании в Голландии, когда я в тот вечер сидел один на Пушечном холме Саутуолда. Здесь следует добавить, что в Саутуолде над променадом примостился домик, в котором помещалась так называемая Sailors’ Reading Room[21], публичная читальня. С тех пор как профессия моряка стала выходить из моды, читальня служит прежде всего чем-то вроде музея, где скапливаются и выставляются всевозможные предметы, связанные с морем и жизнью на море. На стенах висят барометры и навигационные инструменты, фигурные украшения, помещаемые на носу судна, и модели кораблей в стеклянных шкатулках и бутылках. На столах лежат старинные портовые реестры, судовые журналы, трактаты о парусном мореходстве, различные навигационные журналы, книги с цветными вклейками. На иллюстрациях изображены легендарные клипера и океанские пароходы, например «Конте ди Савойя» и «Мавритания» — гиганты из стали и железа, длиной более трехсот метров, с трубами, уходящими в облака; такое судно могло бы вместить весь вашингтонский Капитолий. Читальня в Саутуолде открыта ежедневно (кроме Рождества) с семи утра до полуночи. Немногочисленные посетители заходят сюда разве что на отдыхе. Но, отличаясь характерным для отпускников непониманием, они, оглядевшись, как правило, сразу уходят. Поэтому Reading Room почти всегда пустует. Здесь проводят время, молча сидя в креслах, один-два еще оставшихся в живых рыбака или моряка. Вечером в задней комнате они иногда играют в бильярд. Тогда к доносящемуся снаружи шороху моря прибавляется стук шаров да время от времени, в особенно тихие моменты, можно слышать, как один из игроков натирает мелом острие кия и сдувает с него пыль. Sailors’ Reading Room — мое самое любимое место в Саутуолде. Здесь лучше, чем где-нибудь еще, можно читать, писать письма, предаваться своим мыслям или в долгое зимнее время просто глядеть на бурное, выплескивающееся на променад море. Потому и в этот раз, следуя привычке, я в первое же утро по прибытии в Саутуолд направился в Reading Room, чтобы записать впечатления минувшего дня. Как и в прежние разы, я машинально перелистал судовой журнал сторожевого корабля «Саутуолд», который осенью 1914 года стоял на якоре у причала. На больших страницах продольного формата, из которых каждая помечена своей датой, имеются разрозненные, разделенные большими пробелами записи. Например, «Maurice Farman Bi-Plane n’ward» или «White steam-yacht flying white ensigne cruising on horizon to S»


Еще от автора Винфрид Георг Зебальд
Аустерлиц

Роман В. Г. Зебальда (1944–2001) «Аустерлиц» литературная критика ставит в один ряд с прозой Набокова и Пруста, увидев в его главном герое черты «нового искателя утраченного времени»….Жак Аустерлиц, посвятивший свою жизнь изучению устройства крепостей, дворцов и замков, вдруг осознает, что ничего не знает о своей личной истории, кроме того, что в 1941 году его, пятилетнего мальчика, вывезли в Англию… И вот, спустя десятилетия, он мечется по Европе, сидит в архивах и библиотеках, по крупицам возводя внутри себя собственный «музей потерянных вещей», «личную историю катастроф»…Газета «Нью-Йорк Таймс», открыв романом Зебальда «Аустерлиц» список из десяти лучших книг 2001 года, назвала его «первым великим романом XXI века».


Естественная история разрушения

В «Естественной истории разрушения» великий немецкий писатель В. Г. Зебальд исследует способность культуры противостоять исторической катастрофе. Герои эссе Зебальда – философ Жан Амери, выживший в концлагере, литератор Альфред Андерш, сумевший приспособиться к нацистскому режиму, писатель и художник Петер Вайс, посвятивший свою работу насилию и забвению, и вся немецкая литература, ставшая во время Второй мировой войны жертвой бомбардировок британской авиации не в меньшей степени, чем сами немецкие города и их жители.


Campo santo

«Campo santo», посмертный сборник В.Г. Зебальда, объединяет все, что не вошло в другие книги писателя, – фрагменты прозы о Корсике, газетные заметки, тексты выступлений, ранние редакции знаменитых эссе. Их общие темы – устройство памяти и забвения, наши личные отношения с прошлым поверх «больших» исторических нарративов и способы сопротивления небытию, которые предоставляет человеку культура.


Головокружения

В.Г. Зебальд (1944–2001) – немецкий писатель, поэт и историк литературы, преподаватель Университета Восточной Англии, автор четырех романов и нескольких сборников эссе. Роман «Головокружения» вышел в 1990 году.


Рекомендуем почитать
В пору скошенных трав

Герои книги Николая Димчевского — наши современники, люди старшего и среднего поколения, характеры сильные, самобытные, их жизнь пронизана глубоким драматизмом. Главный герой повести «Дед» — пожилой сельский фельдшер. Это поистине мастер на все руки — он и плотник, и столяр, и пасечник, и человек сложной и трагической судьбы, прекрасный специалист в своем лекарском деле. Повесть «Только не забудь» — о войне, о последних ее двух годах. Тяжелая тыловая жизнь показана глазами юноши-школьника, так и не сумевшего вырваться на фронт, куда он, как и многие его сверстники, стремился.


Винтики эпохи. Невыдуманные истории

Повесть «Винтики эпохи» дала название всей многожанровой книге. Автор вместил в нее правду нескольких поколений (детей войны и их отцов), что росли, мужали, верили, любили, растили детей, трудились для блага семьи и страны, не предполагая, что в какой-то момент их великая и самая большая страна может исчезнуть с карты Земли.


Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР (1950-е - 1980-е). Том 3. После 1973 года

«Антология самиздата» открывает перед читателями ту часть нашего прошлого, которая никогда не была достоянием официальной истории. Тем не менее, в среде неофициальной культуры, порождением которой был Самиздат, выкристаллизовались идеи, оказавшие колоссальное влияние на ход истории, прежде всего, советской и постсоветской. Молодому поколению почти не известно происхождение современных идеологий и современной политической системы России. «Антология самиздата» позволяет в значительной мере заполнить этот пробел. В «Антологии» собраны наиболее представительные произведения, ходившие в Самиздате в 50 — 80-е годы, повлиявшие на умонастроения советской интеллигенции.


Сохрани, Господи!

"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...


Акулы во дни спасателей

1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.


Нормальная женщина

Самобытный, ироничный и до слез смешной сборник рассказывает истории из жизни самой обычной героини наших дней. Робкая и смышленая Танюша, юная и наивная Танечка, взрослая, но все еще познающая действительность Татьяна и непосредственная, любопытная Таня попадают в комичные переделки. Они успешно выпутываются из неурядиц и казусов (иногда – с большим трудом), пробуют новое и совсем не боятся быть «ненормальными». Мир – такой непостоянный, и все в нем меняется стремительно, но Таня уверена в одном: быть смешной – не стыдно.