Коко Шанель - [14]

Легенда об отце складывалась тоже в Обазине. Если ты сирота, то это понятно. Если тебя бросили вполне себе живые родственники, то приходится за них оправдываться. Тут и возникает отец, торгующий вином в Штатах. Многие считают это проявлением дочерней любви, но любовь ли подпитывала воображение подростка? Скорее уж нежелание выглядеть смешной, брошенной, никому не нужной. Габриэль редко упоминала мать только оттого, что та действительно умерла, будучи преданной человеку, не заслужившему и толики ее любви. Жанна была предана ему, но предана им. Похожие слова, но такие разные по смыслу. Зачем рассказывать о матери, в истории которой нет ничего унижающего Габриэль? А вот о вполне здоровом и бодром отце пришлось плести истории. Ухудшило положение два важных момента: с одной стороны, отец возродил надежду на свой приезд, а с другой — надежда окончательно рухнула, когда Габриэль узнала, что он навещает сестру, при этом позабыв об обещании видеться с дочерями.

В один прекрасный день, вскоре после прибытия трех сестер Шанель в монастырь, Габриэль получила посылку с прекрасным платьем для конфирмации и дорогими четками. Габриэль была твердо уверена, что посылка пришла от отца. Для Альбера и правда были характерны редкие широкие жесты. Он привозил детям подарки из своих странствий, поэтому мог решиться на покупку платья дочери. Вот только почему только ей? Отец никогда не выделял Габриэль, подарки привозил для всех. К тому же ничто не указывает на то, что платье ей отправил именно он. Это мог сделать любой из родственников, включая тетку Луизу, которая впоследствии стала брать девочек к себе домой на летние каникулы. Не очередная ли это фантазия Габриэль, которая хотела сделать вид, что отец помнит о них, заботится и в один прекрасный момент даже заберет их из приюта? Истории наслаиваются одна на другую, но за ними стоит образ девочки одинокой, лишенной большинства детских забав и семейного общения.

Одно можно сказать вполне определенно: шить Габриэль научилась именно в Обазине. Монахини тщательно следили за качеством работы, которую делали воспитанницы. Они постоянно заставляли девочек переделывать начатое, чтобы достичь совершенства. С непривычки уставали глаза, пальцы были исколоты непослушной иголкой, но результат стоил усилий. Жанна Шанель тоже умела шить, чем часто зарабатывала на жизнь. Это умение она унаследовала в свою очередь от матери. В XIX веке в Европе выбор женских профессий был не так уж велик: швея, продавщица, прачка, работница на фабрике или в шахте. Умение шить на заказ, чинить одежду было для девушки умением полезным и не вызывавшим кривотолков. Куда лучше, чем идти на панель, поэтому работать швеей считалось наименьшим из всех зол. Шитьем занимались даже представительницы аристократических кругов. Они, правда, не починяли старую одежду, а чаще вышивали для собственного удовольствия. Потом творение рук своих можно было подарить, с гордостью продемонстрировав сей талант. Для женщин, которым приходилось зарабатывать шитьем на жизнь, это умение становилось заработком, впрочем, весьма мизерным — оплачивали их труд скудно. Именно поэтому матери Габриэль и приходилось, кроме шитья, выполнять много другой тяжелой работы. Мясо в лучшем случае раз в полгода и кусочек сыра с чашкой кофе раз в день составляли обычный рацион бедной швеи во Франции. Если нынче французский рокфор — деликатес, то в XIX веке сыр, покрытый плесенью, вовсе не являлся признаком состоятельности. В любом случае, умение шить считалось важным, потому что хоть как-то могло обеспечить девочку в будущем. Другим навыкам в монастыре тоже учили, там даже имелась школа, но в ней основное время уделялось Закону Божьему.

Отношения с монахинями у Габриэль складывались непростые. Она не привыкла к дисциплине и не желала подчиняться. Две другие сестры потихоньку привыкли к жизни в приюте, а может, просто покорились судьбе, но отношения Габриэль с наставницами были натянутыми, ведь свой бунтарский дух она издавна проявляла еще в родной семье. Не раз за дерзкое поведение ее оставляли по воскресеньям без сладкого или усаживали переписывать страница за страницей пассажи, посвященные покорности, терпению, кротости и повиновению — как раз тем добродетелям, которыми она не могла похвастаться. Конечно, ей приходилось подчиняться, но в душе росли возмущение и злость, которые с трудом удавалось погасить. Габриэль часто думала о побеге из приюта, но бежать было некуда. Впоследствии чуть ей удастся глотнуть свободы, чуть ослабится контроль, как она тут же воспользуется представившимся шансом. Пока же приходилось терпеть и ждать, рассказывая байки про отца, который скоро за ней вернется.

Так прошли первые три года жизни из неполных семи, проведенных в монастыре. Однажды на каникулы сестер решила взять к себе тетя Луиза. Это ее в свое время удачно выдали замуж за железнодорожного служащего со стабильным жалованьем. Жизнь Луизы сложилась вполне в том стиле, который ей предназначался: покладистый муж, небольшой дом в местечке Варен-сюр-Алье (население в конце XIX века и поныне — около трех тысяч человек), где ее супруг служил на железнодорожной станции, отсутствие особых развлечений, но и необходимости работать. Городок представлял собой обычное французское захолустье без особых прикрас. «Поселок, окруженный пыльной дорогой, с церковью и домом священника, над дверью которого прилажен здоровенный каменный крест, имеющий откровенно кладбищенский вид. Напротив церкви, в самом центре поселка, на виду, высится весьма претенциозная ратуша, построенная около 1830 года и снабженная своего рода дозорной башней, часы которой отбивают время в пустоте полей… Две другие важные точки — вокзал и постоялый двор. Один торчал здесь, казалось, с единственной целью придать пущей важности дяде Полю Костье, другой — служил для того, чтобы во время больших маневров офицерам муленского гарнизона было куда пойти выпить и потанцевать… в сущности, Варен был всего-навсего железнодорожным пунктом, торговой станцией, улицей, проложенной средь полей. Вокруг простирались волнистые луга и благопристойные холмы, ничто не нарушало гармонию ровной и отчаянно скучной местности»