Кокаин - [40]

В этот вечер Тито пошел молиться в каюту дамы с чулками гри-перль[20].

Море продолжало быть спокойным.

— Вы, кажется, ухаживаете за всеми дамами, — сказал ему сосед по табль-д'оту, раввин из Варшавы, который возвращался из Америки с собранными деньгами на дело сионизма.

— Да, — ответил Тито. — Дуэль воспрещается офицерам, но еще хуже, если они от нее уклоняются. Так же обстоит дело в смысле ухаживания: если выскажешь женщине свое восхищение ею — обидишь ее, но еще больше обидишь, если не выскажешь этого.

— Я думаю, вы прекрасно должны знать женщин, — продолжал раввин.

— Знать многих женщин, — возразил Тито, — еще не значит знать их психологию. Это все равно, что думать, что сторож музея может критиковать искусство. Впрочем, что нужно для того, чтобы покорить женщину? Ничего. Довольно позволить себя покорить. Мужчина никогда не выбирает. Он только думает, что выбирает, на самом же деле его выбирают. Хотите пример? Посмотрите на животных. Самец почти всегда красивее самки. Что это обозначает? Что самец подлежит выбору. Самку не ищут, поэтому ей нет надобности быть красивой; самец же, наоборот: посмотрите на райскую птицу, какая она разноперая, а самка одета очень просто.

— Правда! — признал раввин. — Но не так трудно покорить женщину, как покинуть ее.

— Ошибаетесь! — запротестовал Тито. — Мужчина никогда не бросает женщину, а ставит себя в такое положение, что его покидают. Если же бывают такие исключительные случаи, что мужчина хочет бросить женщину, то для этого имеется верное средство: сказать ей в упор, угрожающим тоном: «Мне все известно!»

— Что — все? — удивился раввин.

— Поверьте мне, что самая невинная женщина имеет в своем прошлом, настоящем или будущем что либо такое, что может быть этим «все», на которое вы намекаете.

Когда они приближались уже к земле, Тито пожалел обо всех своих мимолетных знакомствах и о приятно проведенном времени в обществе женщин разных рас, возрастов, культуры и воспитания.

Но как только он попал в поезд, который увозил его в Турин, от всей морской поездки осталось воспоминание в виде нескольких папирос, предложенных ему каким-то щедрым пассажиром, да солено-морской запах на коже.

Мысли его снова понеслись к Кокаине, оставленной по другую сторону океана: Кокаина, Мод, женщина, от которой убегаешь и снова возвращаешься; женщина-отрава, которую ненавидишь и любишь, потому, что она одновременно и погибель, и возрождение, страдание и опьянение, упоительная смерть и полная страданий жизнь.

В Турине он встретил нескольких старых знакомых, несколько женщин, которые когда-то были к нему близки, а быть может и дороги. Но теперь в каждой из них Тито искал того, что так привлекало его в Мод, и не находил. Ревность его стала теперь еще ужаснее, чем раньше, когда он видел и знал всех ее поклонников.

Бродя без всякой цели по Турину, как он когда-то ходил по самым отдаленным окрестностям Парижа, Тито зашел в монастырь, в котором нашел приют его приятель и бывший лакей.

В монастырском саду бедный монах бросал хлебные крошки таким же бедным воробьям, кружившимся стаями над его головой.

Приятель-монах пошел ему навстречу с простертыми руками и тепло приветствовал брата во Христе. Потом на расспросы Тито сказал:

— Да, я доволен.

Потом посоветовал и ему вступить в монастырь.

— Но ведь это не легко…

— Даже и очень! Ты масон?

— Нет.

Это все равно, что вступить в масонскую ложу. Тогда в стадо Христово вернется заблудшая овца.

— Знаю, — ответил Тито. — Иначе, если она не найдется, то одной будет меньше для того, чтобы доить их и стричь.

Они побывали в келье монаха-приятеля, зашли в библиотеку и в лабораторию, где старый монах трудился над изучением насекомых и бабочек. Под конец зашли в церковь.

— Мне очень жаль, — сказал приятель-монах, — что я не могу предложить тебе вермуту, как бывало в Париже, когда я служил лакеем. Но, если хочешь, отслужу тебе службу…

— Хорошо, — согласился Тито. — Отслужи.

— Хочешь простую или с пением?

— А которая короче?

— Это одно и то же.

— А петь будешь ты…

— Конечно.

— Ну, тогда пой.

И он выслушал службу.

— Хочешь подойти под благословение?

— Нет, спасибо. Мне и так хорошо.

Потом они долго гуляли под сводами колонн и зашли в столовую.

— А как здесь едят?

— За table d’hote’ом. По карте едят только больные.

Монах объяснял Тито, что необходимо любить Христа, потому что Он пожертвовал собой ради спасения человечества. На это Тито ответил, что тогда крысы и кролики, которых уничтожают тысячами в разных лабораториях ради пользы людей, превзошли подвиг Христа.

Возмущенный монах, умолял Тито не поносить веры христианской и объяснил ему, что крыса никого не спасает, тогда как Христос искупил всех людей.

— Тогда пожарный, который умирает при спасении одного человека, более достоин восхищение так как смерть за одного человека более достойна похвал, чем при спасении миллионов людей.

Но монах не дал себя убедить этими доводами (или он и раньше не был убежден) и не нашел ничего лучшего, как начал настаивать на том, чтобы и Тито принял обряд посвящения. Он говорил так убедительно, что Тито на прощание не решился сказать ему, что он сумасшедший, а обещал спросить свою совесть.