Когти Каганата - [73]

Мысленно подсчитав, Фитисов нахмурился – около двух десятков где-то гуляющих эсесовцев и их опасных дружков-азиатов – это вам не фунт изюму.

Плоды труда немецкой экспедиции не просто бросались в глаза – они поражали. Огромный пласт земли – метра четыре, не меньше – сняли, обнажив вход, ведущий в подземелье. Весьма древний, к слову сказать, вход.

Подойдя к нему, Фитиль присвистнул: «Ага, вот куда подевались недостающие фрицы! И, если отмести легкомысленное предположение, что им посреди ночи взбрело в голову лезть под землю, то получится, что «кукуют» они там со вчерашнего дня».

Затаив дыхание, он прислушался. Подземелье хранило молчание.

«Похоже, глубоко! Подорвать бы эту яму к едрене фене и не выяснять, насколько она глубока! Или же устроить засаду по всем правилам, дождаться, когда немцы вылезут на свет, и вежливо отнять у них все находки. Но засада возможна, когда есть время, но его-то, как всегда, в обрез: а ну, как из Цимлянской ещё фрицев набежит? Делать нечего, придётся лезть внутрь!»

Подозвав Слюсара, Фитиль распорядился:

– Убрать жмуров, и следы борьбы убрать. Шоб выглядело так, словно фрицы всей кодлой ломанулись под землю или куда подальше... Вперёд, в темпе престиссимо[110]! Исполнение проверю!

Сам же пошёл отворять ворота для археологов и примкнувшего к ним особиста. Дорогих гостей водить задворками не принято, тем более заставлять ползать под заграждением из колючей проволоки, как прошли сами разведчики.

Впереди, важничая, вышагивал Никольский и ораторствовал перед учеными о превосходстве бдительного советского воина, вооружённого идеями марксизма-ленинизма, над фашистским воякой, ослеплённым измышлениями Гитлера о собственном национальном и расовом превосходстве. Артюхов слушал плохо – вертя головой, он старался высмотреть что-нибудь более интересное, а Крыжановский неожиданно для себя мысленно согласился с занудой-младшим лейтенантом. По крайней мере, в той части, что современным немцам действительно недостаёт бдительности. Далековато им до приписываемых нацистской пропагандой предков – скандинавских викингов-варягов, о которых слава шла, будто они никогда не спят. Наблюдая коду[111] Фитисовского «концерта», а именно – вынос тел, Герман со всей определённостью представил, каким именно образом разведчики «очистили» палатки.

А устройство лагеря! Даже если бы немцы всполошились и начали выбегать из палаток, то тут же на входе стали бы сталкиваться и мешать друг другу, что так или иначе способствовало бы поражению. У викингов подобного случиться не могло: в их военных лагерях выходы из шатров вели в разные стороны – специально, чтобы воины, выбегая, не мешали друг другу.

Показался Фитисов, вид он имел сосредоточенный. Рассеянно кивнул, то ли приветствуя «туристов», то ли собственным мыслям.

– Товарищи археологи, вам, наверное, будет любопытно, – сказал он, не выходя из состояния задумчивости, и мотнул головой на палатку за спиной. – Здесь гитлеровцы складировали всё, что нашли, пока рыли землю…

Не дожидаясь дальнейших разъяснений, Артюхов шмыгнул мимо старлея вовнутрь – только полог колыхнулся. Герман хмыкнул, пошел следом и успел услышать как Никольский подступился к командиру с вопросом: не находили ли его бойцы чего-либо неположенного, способного поколебать основы марксизма-ленинизма и повредить бдительности – вроде развратных открыток или шнапса?

В палатке Артюхов пришёл в бешенство.

– Нечего сказать, хорошо потрудились эти гитлеровские учёные, – процедил он, осматривая наваленные кучей предметы. – Только какие же они после этого учёные!? Варвары! Готы, гунны и вандалы!!!

В подтверждение своих слов археолог выхватил из кучи осколок какого-то кувшина и потряс им в воздухе.

– Гляди, это разбито лопатой! А ещё говорят о немецкой аккуратности и методичности!

– Думаю, немцы использовали на раскопках труд местных жителей, так что скорее всего кувшин уничтожен отечественной лопатой, – не согласился Крыжановский, которому припомнилось, как сам Артюхов уничтожил кувшин при помощи сабли.

– Ну и что из того, что использовали? Я тоже привлекал к раскопкам станичников. Но за такое – руки бы поотрывал, – парировал Артюхов.

– Видимо, «Аненербе» не испытывало твоего благоговения перед Салтовской культурой, – сказал Герман. – Немудрено, ведь это иудейская культура! Удивляюсь, что вещи вообще снесены в палатку, а не выброшены.

Пройдя в противоположный угол, он указал на три аккуратных штабеля кирпичей:

– А вот это – совсем другое дело, тут сами немцы постарались. Видишь, как всё тщательно сложено? Темновато, однако… Будь добр, Миша, откинь полог, хочу посмотреть, почему какие-то кирпичи подвигли людей из «Аненербе» проявить педантизм.

Артюхов выполнил просьбу коллеги, затем подошёл и встал рядом.

– Не педантизм, а идиотизм, – объявил он пренебрежительно. – Это плинфы, из которых построен Саркел. Видишь, на каждой начертан некий символ. Подобных кирпичей полно как в музее Новочеркасска, так и в Ленинграде, куда я лично их и навёз. Идиотизм заключается в том, что фрицы рассортировали всё по принципу похожести на руническое письмо.

Герман уже и сам разгадал немудрёную загадку трёх штабелей: в первый немцы сложили кирпичи, символы на которых точно совпадали с древнегерманскими рунами – тут легко угадывались Наутхис, Урус, Гебо, излюбленная нацистами Соулу, и другие; во второй штабель попали те, чьи символы в какой-либо степени напоминали руны, а в третий – самый большой – кирпичи со знаками, не имеющими никакого отношения к рунам.