Когда улыбнется Ганеш - [9]

Долго стою у Маунт-Лавинии. Это огромное сооружение напоминает фантастический корабль, устремившийся в океан. Неподалеку от Маунт-Лавинии расположен городской пляж — в этом месте нет рифов, опасных для любителей плавания. Сюда горожане приезжают расслабиться, побыть наедине с океаном, забыть о городском калейдоскопе, чаеразвесочных фабриках, каучуковых и мыловаренных заводах, обувных и швейных мастерских, бесчисленных лавках и рынках.

Сажусь в машину случайно встреченного знакомого журналиста, и мы едем через весь Голл-роуд к форту. Неподалеку от бронзового монумента-памятника Соломону Бандаранаике и здания парламента стоят обращенные к океану старинные английские пушки, у одной из которых идет бойкая торговля мороженым. А вот и форт. Огромные, ультрасовременные многоэтажные здания обступили кажущуюся по сравнению с ними маленькой и неказистой башенку с часами, бывшую когда-то маяком. Банки, страховые компании, правительственные учреждения из стекла и бетона, старинная лепка министерства иностранных дел и стоящий у входа неподвижно, как статуя, матрос с карабином в красочной униформе, тысячи лавок и магазинов, толпы людей. Женщины в традиционных сари и в европейских платьях, щеголеватые молодые люди в модных сафари, озабоченно спешащие куда-то чиновники с лицами, отмеченными выражением особой значительности, никогда и никуда не спешащие торговцы у стендов, заваленных поделками из дерева, кокосовой скорлупы, тряпья, ракушек, глины, бронзы. Юный денди, торгующий с лотка аппетитно нарезанными ломтиками ананаса, обрызгивает свой товар водой, пытаясь продлить его жизнь. У входа в лавку, завлекающую с витрины демоническими масками, сидит «холодный сапожник», перенесенный сюда как будто из моего тбилисского детства.

Прибивая подметку к ботинку стоящего рядом на одной ноге клиента, он, как и его далекий тбилисский предтеча, явно философствует. Языковой барьер мешает мне понять, ругает он или хвалит нынешнее правительство. Седая грива его подрагивает в такт ударам молотка.

Внимание мое отвлекает от сапожника резкое скандирование. Мимо проходит толпа молодых людей и девушек с транспарантами, надписи на которых гласят: «Требуем обуздать цены. Союз студентов». Чувствуется, что они хотят выглядеть сердитыми и возмущенными, но это им плохо удается — многие лица улыбаются. Рост цен им, конечно, не нравится, и не нравится основательно, но хмуриться они не умеют.

В отличие от ряда других стран Южноазиатского субконтинента Шри Ланка кажется страной чистой, опрятной, благоустроенной, тучи нищих не наседают на вас со всех сторон, люди обладают чувством собственного достоинства, выглядят благополучными. В пестрой уличной толпе Коломбо редко встретишь человека в лохмотьях, просящего подаяние. Чисто и опрятно в общественных помещениях — в кино, клубах, крупных школьных залах. До недавнего времени каждый ланкиец получал бесплатную меру риса ежедневно, имел льготы при пользовании транспортом. Эта система субсидий была введена после провозглашения независимости и отменена лишь несколько лет назад. Подобного эксперимента не знала ни одна страна. Не берусь судить, сыграл ли он определенную положительную роль в развитии страны. Многие мои собеседники резко его критиковали, считая одним из главных тормозов экономического прогресса. Так или иначе — системы субсидий практически больше нет. Зато есть безработица, растущая с каждым годом, есть множество обездоленных людей, жизнь которых подчас напоминает каторгу.

Я долго наблюдал рыбаков Негомбо — жилистых, загоревших, остроглазых Гомесов, Фернандесов, Гонсалвесов, людей, в именах которых звучит эхо далекого колониального прошлого. Когда их катамараны в море, их жены штопают сети. Лица женщин спокойны, сосредоточенны. Но вот наступает час возвращения мужей, И они боятся поднять глаза к морю, а потом, подняв, со страхом считают показавшиеся на горизонте катамараны… Полгода ветер дует в одну сторону, полгода — в другую. И весь рыбацкий поселок бросает арендуемые хижины на этом берегу клинышка-полуострова и переселяется в такие же халупы на другой стороне. Когда рыбаки возвращаются после лова, их встречают посредники-перекупщики и рыба, обваленная в песке (чтобы не портилась), перекочевывает в чужие лодки. Рыбаку достается лишь четверть дохода от его улова. Попытки правительства навести в этом деле порядок пока не дают результатов.

Наследие колониального прошлого — однобокое развитие экономики — делает ее зависимой от капризов внешнего рынка. Эти объективные трудности, конечно, пытаются использовать в своей стратегической игре транснациональные монополии, рвущиеся к богатствам острова. Хозяином положения в стране все больше становится Международный банк реконструкции и развития.

— Как это ни парадоксально, — сказал мне как-то известный публицист и общественный деятель Дурайсингам, — в названии нашей страны появилось слово «социалистическая» — мы называемся теперь «Демократическая социалистическая республика Шри Ланка». Появилось именно тогда, когда мы резко отдалились от социализма.

Курс на так называемую «либерализацию» экономики Шри Ланки, провозглашенный правительством Джаявардене, с самого начала означал прежде всего «открытие дверей» страны иностранным кампаниям, широкое стимулирование иностранных капиталовложений. Появились так называемые «зоны свободной торговли». В этих зонах представители иностранного капитала, получившие право беспошлинного ввоза машин и оборудования, создают на базе дешевой и квалифицированной рабочей силы (Шри Ланка — страна почти сплошной грамотности) предприятия, дающие им колоссальные прибыли. 80 подобных предприятий, текстильных, химических, радиоэлектронных, уже действует. Все это, с одной стороны, усиливает зависимость Шри Ланки от развитых капиталистических стран, с другой — консервирует на низком уровне доходы трудящихся.