Когда улыбнется Ганеш - [6]

Можно ли совместить все это — самодержавную власть, глубокое проникновение религии в сознание людей, Академию Бангдела, Плановую комиссию, панчаятские выборы, новые современные промышленные предприятия, борьбу за предотвращение разрушения гор и памятников, реформирование образования, активное участие в международной жизни, и в частности в движении неприсоединения? И да, и нет, хотя скорее да, чем нет. Так или иначе, не всегда быстро, хотя порой и стремительно, Непал сокращает расстояние, отделяющее его от других стран, осуществляет модернизацию.

Снова и снова брожу по улицам, рассматриваю выставленные на продажу танка, беседую с продавцами, охотно пробую угощение — кусочек дымящегося шашлыка или острый-преострый пирожок с горохом. Вокруг все время звякают какие-то бубенцы, то и дело звучит гонг, у крошечного храмика приносятся в жертву богам козлы. Индусы и буддисты при этом совершенно друг от друга неотличимы — нередко человек даже не способен точно определить, какой из двух религий он отдает предпочтение. В этом религиозном феномене есть своя особая, непальская логика. Вглядываюсь в лица прохожих, торговцев, людей, сидящих на ступенях храмов или пытающихся изловить счастье — увидеть восьмилетнюю «живую богиню» Кумари в оконце. Нет ни одного злого, угрюмого, суетливого, сварливого лица. Все они светятся спокойной доброжелательностью друг к другу, неторопливы, иногда отмечены печатью раздумий, но опять-таки спокойных, добрых, ненапряженных. Отсутствие давки, суеты, нервозности замечаешь в любой непальской толпе. Обилие богов и любовь к общению с ними не приводят к фанатизму. Не эта ли терпимость, не это ли спокойствие влечет сюда грязных, оборванных бродяг из Европы и Америки? Не эта ли особенность Непала в сочетании с его природой и архитектурой представляется им спасением от современной западной цивилизации? И в Патане, и в Бхактапуре, и в Катманду я не раз встречал бритых наголо немцев, шведов, англичан в желтых туниках буддийских монахов. Не знаю, приносят ли буддизм и индуизм утешение этим людям. Среди хиппи немало людей, не имеющих отношения к религии. Бродяги с Запада облюбовали для себя район Покхары с живописным, окаймленным горами озером и видом на дальние снежные пики. Мне приходилось видеть их и в полиции, робко тычущих свой измятые, грязные бумаги для получения очередного пермита. Пожалуй, такими встречами с бюрократическими реалиями и ограничивается их соприкосновение с современностью в Непале.

Большинство непальцев отличает прямота и открытость в отношениях друг с другом и с иностранными друзьями. Им глубоко присуще чувство собственного достоинства. Во время моих странствий по Непалу я не раз наблюдал, как быстро и легко выстраиваются их отношения, скажем, с советскими специалистами. Вообще, с советскими людьми непальцев связывает чувство искренней приязни. В Катманду и Патане я видел, с каким огромным интересом встречали люди первого заместителя Председателя Президиума Верховного Совета СССР В. В. Кузнецова. Они стояли на ступенях пагод, на стенах и каменных тумбах, толпились у храмов, чтобы хоть одним глазом увидеть советского гостя.

Однажды я разговаривал с Локендрой Бахадуром Чандом, занимающим сейчас пост премьер-министра, а в то время возглавлявшим Национальный панчаят. В коротком интервью он выразил удовлетворение развитием отношений между нашими странами, вспомнил о большой экономической помощи, которую оказал Непалу Советский Союз. Речь зашла и о сахарном заводе в Биргандже, дающем свыше 80 процентов потребляемого в Непале сахара, и о ГЭС Панаути, снабжающей электроэнергией столицу во время перегрузок, и о детской больнице в Катманду, и о сигаретной фабрике в Джанакпуре.

— Мы высоко ценим помощь Советского Союза в подготовке специалистов для нашего народного хозяйства, — подчеркнул Чанд. — Обе наши страны глубоко заинтересованы в мире и процветании своих народов. Это сближает наши взгляды на многие проблемы. Непальцы хорошо знают, что Советский Союз — наш друг.

В справедливости слов Чанда я не раз убеждался и в горах, и в тераях, и в долине Катманду. Десятки людей заговаривали со мной по-русски. Людей, учившихся в Москве, Ленинграде, Харькове, я встречал в самых далеких уголках Непала. Даже на крайнем западе, в Дхангари, единственную маленькую больницу на 15 коек возглавлял «харьковчанин» Бходжрадж Шарма, обрадовавшийся мне как родному и долго рассказывавший о друзьях, оставленных в Харькове.

Я в горах. У маленькой серо-черной буддийской ступы, сложенной из осыпавшейся со склона породы, замечаю алые капельки каких-то высокогорных цветов. Подо мной — всклокоченные облака, кажущиеся бесконечным снежным полем. Но вот ветер легко разрывает толщу «снега», и в образовавшуюся брешь я вижу стремительную Индравати, разлившуюся на множество синих рукавов, рукавчиков и проток. Отсюда она кажется пучком синих тесемок, брошенных между расступившимися глыбами. Думаю, что поднялся уже очень высоко — отсюда рукой подать до причудливого пика Ганджела, то и дело показывающегося мне сквозь туман. И вдруг замечаю террасу, покрытую изумрудной рисовой рассадой.