Когда нам семнадцать… - [20]

Мы сидим с Тоней рядом у самого края воды. Она в летнем ситцевом платье, на плечах у нее голубая косынка. Обхватив руками колени, Тоня кусает кончик косынки и молчит. А я бросаю камни в плывущее мимо бревно. Тоня поворачивается ко мне и долго с укором смотрит:

— Хоть бы сказал что-нибудь на прощанье!

Невдалеке от нас приткнулась к берегу моторная лодка. На корме ее Игорь и Вовка склонились над мотором. Они в трусах, майках-безрукавках. Из-за наваленного в лодке багажа видна соломенная шляпа — это отец Игоря.

Виталий Львович беседует со своим закадычным другом доктором Кочкиным. Отец Тони, длиннобородый, рослый, подбоченившись, стоит на берегу. Он в белой чесучовой рубахе, перехваченной крученым пояском, в свободных, как шаровары, брюках, чуть свисающих на голенища сияющих блеском сапог. От всей его фигуры веет спокойствием и какой-то богатырской силой. Может быть, глядя на синеву речного простора, доктор вспоминает свою юность, когда он служил грузчиком на ангарских пристанях…

Виталий Львович маленький, суховатый; он часто вскакивает и нервно глядит на косогор — опаздывает помощник.

Кто он, мы не знаем.

— Почему ты молчишь? — снова спрашивает меня Тоня.

— А что говорить? Столько времени просидеть в архиве, найти следы партизана Зотова и отказаться ехать с нами! Где логика? Доплыли бы с Виталием Львовичем до питомника на Байкале, занялись бы подготовкой к походу… Тем временем после своих экзаменов подоспел бы и Максим Петрович. В чем дело, Тоня?

— Леша, Милый, не могу я сейчас ехать!

— Почему? Говорят, тебя опять видели в этом архиве. Что там еще?

Брови у Тони чуть сходятся:

— Не спрашивай, Леша, не скажу…

— Ну что ж, раз у тебя секреты от меня…

Я порывисто встаю и иду к лодке.

Игорь с Вовкой уже перестали возиться с мотором и, лениво развалившись на корме, выжидающе посматривают на Виталия Львовича.

— Папа, где же твой помощник? Целый час ждем его! — не выдержал Игорь.

— Шут его знает! Придется, вероятно, самому мышей ловить! — Виталий Львович торопливо вышел из лодки и снова уставился на верх косогора.

Речь идет, разумеется, не о комнатных мышах, а о лесных — для кормления соболят.

— Каждое лето беру себе в помощники кого-нибудь из ребят, — продолжал Виталий Львович. — Тайга… Байкал… Для них это развлечение и в то же время труд. Правда, ловить мышей мог бы и мой сын, но у него другие интересы. Что поделаешь!

— А кто ваш помощник? — поинтересовался доктор.

— А я, признаюсь, и в глаза его не видал. Зашла ко мне на кафедру одна почтенная дама и предложила услуги своего сына. Уверяла, что он трудолюбивый, скромный… — Профессор пожал плечами и снова уставился на косогор.

Время тянулось томительно и скучно. Незаметно для себя я тоже начинал сердиться на добродушного Виталия Львовича. Из-за его оплошности придется, может быть, отложить сегодняшний выезд.

Но вдруг профессор оживился и приветственно взмахнул шляпой:

— Ну вот, наконец-то! Они!

Сердце мое захолодело. По тропинке, ведущей прямо к нашей лодке, шествовал Андрей Маклаков в сопровождении полной нарядной женщины. Виталий Львович пошел им навстречу.

— Вот так сюрприз! — оторопело посмотрел на меня Игорь. — Как же это получилось?

— Хитер! — сплюнул Вовка.

Доктор заметил наше замешательство:

— Знакомый?

— Еще бы… Недоросль! Маклаков!

— Это не тот, о котором ты мне рассказывала, Тоня? — спросил Кочкин.

— Он самый, папочка! — Тоня решительно встала и подошла к нам. — Нет, вы посмотрите, как он вырядился!

Андрей был разодет, как иностранный турист: клетчатые брюки «гольф», на голове красная ковбойская шляпа, за спиной рюкзак, в руках камышовая трость.

— Такой мышей ловить не станет, — усмехнулся доктор.

Виталий Львович внимательно, даже с некоторым удивлением оглядел Маклакова, о чем-то спросил его и подал руку.

— Здорово, комарики! — сказал, приблизившись, Недоросль, явно обращаясь к нам.

Сняв со спины рюкзак и волоча его, он направился к лодке.

— Ты куда? — Я бросился к лодке, загородил Маклакову дорогу: — Проваливай!

Недоросль замахнулся на меня рюкзаком.

Вовка, оказавшись рядом, ловко выдернул из рук Андрея рюкзак и пустился с ним наутек по берегу.

— Вернись! Вернись сейчас же! — крикнул ему вслед Виталий Львович.

Но Челюскинец уже скрылся за баржой.

— Это что ж такое! — пронзительно завопила Маклакова. Подбежав к Виталию Львовичу, она схватила его за руку: — Профессор! Что же вы смотрите? Андрюша, не бегай за ним — он изобьет тебя!

Рассерженный и возмущенный профессор крикнул:

— Что за хулиганство? Немедленно верните рюкзак!

Я помчался догонять Вовку. Он уже примостился за высоченным рулем баржи и категорически отказался отдать мешок с вещами.

— Нет, братец, тут дипломатическими переговорами не возьмешь! — сверкнул глазами Челюскинец. — Действовать надо! Видал, какой иудушка? Мать попросил… Хотел нас обвести вокруг пальца!

Спорить с Вовкой я не стал. Я думал так же. И обратно не пошел. Тем более из-за баржи хорошо было видно, что делается у лодки.

Маклакова уже не кричала. Поддерживаемая Виталием Львовичем, она глотала из кружки воду, и доктор о чем-то внушительно ей говорил.

— Неправда! — снова раздался ее крик. — Мой Андрюша хороший, он заслужил! А вы, профессор, не сдерживаете своего слова.