Когда мы молоды - [33]

Сняли стержень, унесли заварить.

Еще не было гудка на окончание первой смены, а наверх поднимаются ребята из второй. При виде бригадира у каждого широченная улыбка.

— Здорово, Максимыч! Что так быстро отгулял?

— Максимыч, привет! Что же не поправился ничего, как был кощей, таким и остался.

— Слушайте, почему «Максимыч»? — спрашиваю Власова, улучив момент. — Или я неправильно вас называю?

— Нет, все правильно. Так уж получилось тут, в новом цеху; ошибся кто-то спервоначала, одного поправил, другого, а потом как-то неудобно стало всех поправлять, ну и пошло, — отвечает он со своей скромной, вроде бы извинительной улыбкой. «Чего уж, пусть, если им так нравится», — как бы говорит эта улыбка.

Однако слесари первой смены не ушли домой, пока не исправили дефект! О Власове говорят, что в его бригаде не бывает ни малейших отступлений от технических требований, он будет переделывать работу до тех пор, пока не добьется полного соответствия чертежам. Противоречия в характере? Нет, все правильно. Я слышал, как Максимыч наставлял слесарей: «В море — там не больно исправишь, если какие неполадки». На первом месте всегда интересы других. Впрочем, нет, не просто других: интересы более важные, интересы большего числа людей.

Смотрю сверху на огромный зал, на аккуратные белые ящики с узлами машин, готовых к отправке, на высокие желтые коробки собранных дизелей, выстроившихся в кильватерную колонну, и силюсь разглядеть в этом нечто такое, что помогло бы и мне выстроить в четком порядке мои впечатления, в таком порядке, чтобы стало ясно, откуда здесь так много улыбок, почему все происходит так дружно, отчего все довольны друг другом. Или просто дело в том, что, как говорил начальник цеха, «народ у нас хороший»? Так ведь он везде хороший…

И тут замечаю, что снизу подает мне знаки кто-то из начальства. Может быть, нельзя забираться сюда? Еще нагоняй заработаю, думаю я, спускаясь.

— Смотрю, вы цехом любуетесь, — говорит старший мастер, склонный к полноте мужчина с проседью в коротко остриженных волосах, выросший на заводе от слесаря до инженера. — Всем, кто ни приезжает, наш цех нравится. Вот даже Винк, директор фирмы, весь свет объездил, ведь у них филиалы и в Италии, и в Японии, где их только нет, — и тот признал, что такого цеха еще не видывал. Он тут смотрел, смотрел и говорит: да, если бы мне такой цех, я бы… Вроде того, что всех конкурентов за пояс заткнул бы.

Опять Винк! Что они все мне толкуют про Винка, да шут с ним и с его фирмой, Власов у меня в голове, а не Винк!

Власова я нашел уже в средней части цеха. На тросах в полуметре над землей чуть покачивалась огромная чугунная плита, слесаря придерживали ее за углы, а сам Максимыч, вытянув правую руку, ладонью подавал знаки крановщице. Плиту устанавливали на шести низеньких домкратах, подкручивая их, выверяя горизонтальность по уровню. Николай Макарович, заметив меня, подошел с объяснением, — деликатный человек, он никогда не дожидался моих вопросов:

— На той машине, которую начали собирать, еще не дошло дело до нашей операции. Так мы, чтобы времени не терять, предварительно соберем отсек на плите — выверим оси, засверлим отверстия…

Из дальнего конца цеха донеслось монотонное урчание. Значит, еще один готовый дизель запустили. Останавливаюсь у подножия желтого гиганта и слушаю ход его поршней: щах-тах-тух-бах, щах-тах-тух-бах. Не по очереди, как-то вразнобой поднимаются и опускаются наверху штоки клапанов, по их движению стараюсь угадать порядок работы цилиндров. Щах-тах-тух-бах — работает дизель, оператор то прибавляет, то убавляет оборотов, то быстрей, то медленнее вращается толстый, как слоновья нога, главный вал, к нему вместо гребного винта сейчас присоединена громадная бочка гидротормоза. Колеблются стрелки на приборах, по площадкам, как по строительным лесам, ходят дизелисты, что-то протирают, что-то обсуждают, деловые, непостижимо бесстрастные. Почему они не торжествуют, не размахивают руками, не хлопают друг друга по плечу? Только что здесь стояла коробка мертвого металла, а теперь желтый богатырь живет, он толкается в небо штоками клапанов, крутит вал гидротормоза, смог бы вращать и корабельный винт. А им хоть бы что! Впрочем, это всего лишь дизелисты, не они рождали это чудо, пришли на готовое. Спешу к Николаю Макаровичу, порадовать его.

— Идет! — кричу. — Работает! — и машу руками в сторону новорожденного.

— Кто? А-а, да я видел…

Меня озадачивает его невозмутимость. По моему новому замыслу, который я наскоро набросал в уме, эпизод пуска должен был стать самым напряженным, драматичным, торжественным, Впрочем, ходил же он все-таки смотреть запуск!

— А что, Максимыч, — спрашиваю с надеждой, — когда пускают дизель, который вы собирали, екает сердечко?

— Нет.

— Но как же… Ведь ваше, так сказать, детище. Вдруг не пойдет?

— Как такое — не пойдет? — смеется Николай Макарович. — Обязательно пойдет. Некуда ему деться. Вот когда первый пускали, тут действительно было волнение. Собрались все рабочие, все инженеры, начальники со всего завода и приезжих масса. А теперь чего ж тут… Один сделали — беремся за другой.