Когда мы молоды - [32]

Про завод пока что ни слова.

Когда он вышел на кухню, я вполголоса спросил у своего провожатого:

— Это он и есть?

Почему-то Власова я представлял себе совсем иным.

Толя представил нас друг другу.

— Корреспондент, — сказал он обо мне. — Пишет для одного известного журнала.

— Интересуюсь работой вашей бригады, — начинаю я. Ведь не выпалишь человеку в лицо: так, мол, и так, собираюсь писать о тебе очерк.

— Бригада у нас дружная, сплоченная, — не заставляя себя упрашивать, принимается рассказывать Власов.

— Да вы погодите, Николай Макарович. Успеется. Для начала давайте познакомимся покороче, поговорим о жизни…

На столе традиционная бутылка, по тарелкам разложены таранка, вареные яйца, сыр. Власов извиняется за отсутствие хозяйки, поехала к родным в деревню, за детьми, проводили там каникулы.

— А почему ж в лагерь не отправили?

— Да как-то неудобно было просить. Другие есть больше нуждаются.

Разговориться с Николаем Макаровичем оказалось просто, человек он словоохотливый и очень внимательный к собеседнику: заметит, что гость в затруднении, сразу спешит на выручку. Мы коснулись детских воспоминаний, поговорили об окрестной природе, и Николай Макарович помянул Тургенева и Григоровича, которые писали о здешних местах. Заговорили про войну — он стал вспоминать, как девятнадцатилетним танкистом участвовал в боях. Так мы сидели, и я с тихим ужасом понимал, что нет никакого «Последнего дня отпуска», что Власов вовсе не стосковался по работе, вероятно, потому, что толком и не отдыхал, прокладывал трубы да кое-что ремонтировал по дому, он и дом-то в свое время тоже построил собственными руками — вплоть до кладки печей. И расспрашивать его сейчас о делах бригады казалось мне неуместным, я сидел у него в гостях, и мы говорили обо всем вперемешку, но я же понимал, что пока мы тут толкуем, работа у него стоит, а он, человек деликатный, подбрасывает все новые и новые темы, иначе наступило бы молчание с намеком на то, что пора, мол, и честь знать… Наконец я сумел распрощаться, пообещав, что теперь увидимся на заводе.

Уходил я в смятении. Я знал о Николае Макаровиче все, что нужно для биографической справки. Он воевал в лыжном батальоне, участвовал в разгроме фашистов под Москвой, был ранен, потом учился в танковом училище, стал к концу войны лейтенантом, послужил еще года три и вернулся на завод, где некогда окончил школу ФЗУ… Еще я выяснил, что он человек начитанный, любит поэзию, на память цитирует Некрасова, Твардовского и умеет к месту вспомнить строку из стихов любимого поэта, когда учит уму-разуму парней из своей бригады, — это я тоже уловил из наших разговоров, неорганизованных и сбивчивых, как всегда бывает, когда говорят не по делу.

Но что для него главное, чем живет он день за днем, что питает радостью его душу?

К вечеру родился новый план. «Первый день после отпуска» — так даже интересней. Человек дорвался до любимой работы, наступает, скажем так, его праздник труда, тут-то все и разворачивается, раскрывается все, что где-то внутри дремало… Надо быть тупицей, чтобы наблюдая, как он работает, о чем и как говорит с людьми, не подметить какую-то главную суть.

За два часа до начала смены я был в цеху. Инженер-технолог растолковывал мне, чем именно занимается бригада Власова. На сборке каждого дизеля, как на постройке дома, работает несколько специализированных бригад.

— Власов со своими хлопцами выполняет самую сложную операцию, требующую большой тщательности, — это сборка приводного отсека. Хотя наш дизель, сами видите, громадина, точность центровки валов и подгонки всех деталей измеряется сотыми долями миллиметра…

— А где сегодня будет работать Власов?

— Сегодня? Пожалуй, даже и не скажу.

Вдруг вижу самого Власова. Подошел незаметно, тихий, деликатный. На нем все та же старенькая ковбойка, на голове захватанная масляными руками кепчонка с маленьким козырьком.

— Николай Макарович! Что так рано пришли? До смены еще больше часа.

— А я уж давно здесь. Как же, посмотреть надо, что за работа, все подготовить…

— Ну и как? Выяснили, какая работа?

— Выяснить-то выяснил… Напороли там малость мои ребята. В приводе индикатора отверстие под стопор засверлили не на месте — поторопились, не замерили как следует…

— И как же теперь?

— А так: привод снять, отверстие заварить, обработать поверхность, просверлить новое, поставить на место, — объясняет он добродушно.

Вслед за Николаем Макаровичем карабкаюсь по железным трапам на верхнюю площадку дизеля. Там слесаря, изгибаясь и кряхтя — потому что не так просто добраться до какой-нибудь гайки, когда нарушен обычный порядок сборки, — второпях делают лишнюю работу, которую сами себе задали. Вот тебе и «Праздник труда»!

А Николай Макарович, уже с отверткой в руках, нежно так, деликатно, потеснил своего товарища, помогает снять злополучный привод — длинный стержень с головкой квадратного сечения. Он подсказывает что-то слесарям своим негромким голосом, слова нижутся плавно одно за другим, одно за другим, ни намека на резкий тон, словно успокоительное журчание тихого ручейка, и движения ребят становятся спокойнее, уверенней, даже улыбки появляются на лицах, серых от масла и усталости.