Когда кричат чужие птицы - [4]

Нина, однако, никакого любопытства не проявила, и даже ей скучно было все это слушать, что старика как-то обнадежило…

Но все, похоже, было против Фирсова в эти два дня.

В самый разгар чая появился у калитки режиссер, помахал рукой. Старуха всплеснула руками:

– Махмед Мамлиевич! – и пошла открывать.

Подвижный режиссер, – золотозубый, полноватый, – прямо с порога устремился к Нине.

– Наслышан, Нина Дмитриевна, наслышан. Как же – интересная судьба, прямо хоть фильм снимай. Родители – простые, скромные люди, а дочь в Москве, артистка. Ахмед Агамалиевич, – он протянул он руку для знакомства.

Необычно ловко для своей конституции изогнулся и поцеловал ее руку, чуть закатил глаза и с легкой игривостью в голосе произнес:

– Узнаю, духи «Шанс»…

– Я не душусь вообще, – ответила Нина.

– Я фантазер, – не растерялся режиссер. – Люблю гипотетические миры. Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман… Итак, какова ваша альма-матер, так сказать, – извините, Нина Дмитриевна, что я сразу, к делу, профессия обязывает…

– Я окончила филологический факультет МГУ, – проговорила Нина. – Никакая я не артистка.

Это не опечалило режиссера.

Он, не стесняясь присутствия стариков, стал шептать ей на ухо:

– Приходите, вы будете украшением передачи. Честно говоря, очень приятно видеть среди затылков и пиджаков такое таинственное, одухотворенное, если хотите, лицо…

Вот такое заманчивое предложение получила Нина, но ответила с некоторой неприязнью:

– Это таинственное лицо наполовину заслонено простудным прыщом. Я все-таки женщина и должна, кажется, к подобным вещам относиться ревниво… Но не в этом дело: просто завтра я уезжаю…

– Все понял: отступаю, отступаю, – проговорил он вполне серьезно. – Жалко, конечно. В таком случае до свидания, Нина…

И он исчез так же стремительно, как и появился, даже к чашке чая не притронулся. Но то обстоятельство, что дочь легко, ничем того не заслужив, могла попасть в передачу, поставило старика Фирсова в тупик.

В девятом часу вечера жара начала спадать. Старик пошел во двор, было слышно, как он там возился со шлангами: тянул их к парникам, и дальше – к оранжерее.

…А Нина решила прогуляться.

Она вышла в центр поселка, который так и назывался – центр (и часто сама она говорила в прошлом: пойду в центр, пришла из центра).

Она постояла она у шумного сельского заведения – пивнушки. Пивнушка эта называлась в народе и того проще – мордобойка. Во дворе мордобойкн рослое необычное для этих мест дерево – темный пышный кедр. Под кедром этим сейчас стоял Саня Шутов – личность любопытная, личность в поселке популярная.

Саня Шутов был героем некоторой невероятной истории. В отрочестве он переболел полиомиелитом, но благодаря упорным физическим занятиям сумел сохранить моторику. Правда, ногу потягивал, и голова заметно тряслась, и были возможны психические срывы, – но в целом, это была победа над собой.

Газета «Пионерская правда» поместила на своих страницах фотографию и большую публикацию о мужественном мальчике. Он прославился на всю страну. Сотни мальчиков и девочек были восхищены его волей к жизни, к деятельности, направленной на то, чтобы быть полезным людям.

Года три подряд он получал письма, на некоторые даже ответил, но потом как-то все само собой заглохло. К тому времени он кончил восьмилетку, поступил в ПТУ, но бросил, много пил, – в том числе и всякую дрянь в пузырьках, – жалостливо играл на гитаре, ходил и пивнушку. Мужики частенько его угощали: кружку-две, сигарет или какой-нибудь мелочи. Он уже в те годы был подзапущен: опухший, несвежий, ногу волочит, голова трясется, – старая гитара за спиной.

Умерла мать, стал он жить с незамужней сестрой в куцем родительском доме. Ругались, часто он ночевал в бане, – и может быть, бывал он даже ею битым и не всегда сытым, когда сестра обнаруживала к очередной раз какую-нибудь пропажу в доме или в личном ее гардеробе.

Потихоньку он крал у нее, продавал в пивнушке или цыганам или армянам-строителям, – и имел с того жиденькую карманную денежку на личные расходы. Было ему теперь лет тридцать пять.

Он стоял под кедром – резиновые сапоги, в их голенища было заправлено толстое зимнее трико – таращил голубые наивные глаза на молодую женщину. Можно было понять, что его удивило в ней больше всего: синие, резко острые клипсы. Наверно, он размышлял: откуда она возникла, непонятно чья и для чего тоже непонятно; встала, стоит и смотрит на него, на Саню Шутова.

– Я – Нина Фирсова, – проговорила она. – Вы меня помните, Саша?

– Конечно, помню, – обрадовался Саня Шутов.

– А я сразу вас узнала, Саша.

– А чего меня узнавать? Я самая примечательная личность у нас тут…

И Саня тут же распорядился ситуацией по-своему.

В частности, Саня сказал:

– Простите, Нина, у вас не найдется двадцать пять копеек? Ей-богу, не хватило до полного удокольствия одной-единственной кружки пива. Может быть такое?

Нина протянула ему мелочь, а через несколько минут он довольный вышел из пивнушки, постучал кулаком по животу:

– Теперь порядочек. А сигаретку?

Нина угостила его.

– «Ява», – проговорил он уважительно. – Я вижу, Нина, вам нечего делать. Пойдемте со мной…