«Князья, бояре и дети боярские» - [92]
В более широком ключе рассматривал городовых приказчиков и губных старост Н.Е. Носов. Его исследование при преобладании объективного комплексного подхода содержало тем не менее оценку городовых приказчиков и губных старост как представителей интересов «поднимающегося дворянства». Институт губных старост был охарактеризован как «аппарат насилия для удержания власти помещика над крепостным крестьянством». Позднее он отказался от столь резких оценок, подчеркивая элементы сословного представительства при проведении губной реформы[731]. Почти без изменения оценка роли городовых приказчиков и губных старост была повторена А.А. Зиминым, который видел в их появлении (расширении функций для городовых приказчиков) свидетельство укрепления политической роли дворянства на местах и постепенное складывание элементов сословного представительства в местном управлении[732].
«Классовый» характер губных учреждений был в последующие годы справедливо подвергнут критике, в то время как признание сословной составляющей в реформах местного управления продолжает регулярно встречаться в современной исторической науке[733].
Давние традиции, впрочем, имеет и более скептическое отношение к «дворянским» органам местного управления. По мнению Н.А. Рожкова, выборность не превращала их в орган местного самоуправления. Городовых приказчиков он сравнивал с земскими старостами. И в том и в другом случаях эти должностные лица после избрания переставали зависеть от своих избирателей (детей боярских и кресть ян соответственно), превращаясь в инструмент центрального правительства. Дети боярские, выбирая городового приказчика, «просто ручались за благонадежность избранного». С.А. Шумаков отмечал всесословность губных учреждений, которые, по его мнению, возникли во время, когда сословия еще не успели обособиться[734].
Для большинства историков существование территориальных служилых корпораций признается априори, без надлежащей оценки динамики их внутреннего развития и определения маркерных точек, позволяющих выявить качественные изменения в тот или иной период[735].
Комплексное исследование корпоративности как явления, включающего совокупность служебных, родственных (в том числе крестородственных), поземельных, патронклиентских и иных связей, внутри объединений провинциального дворянства, «служилых городов», в последние годы получило большое количество исследователей, специализирующихся на материалах XVII в.[736], для предыдущего столетия остается неизученным или получило слишком общие определения.
Недостатком подобных подходов является частое смещение хронологических рамок. Неоднократно цитируемый С.Б. Веселовский, создавший яркий образ организации служилых миров доопричного времени, например, одной из важной ее составляющей рассматривал деятельность окладчиков. Анализ сохранившегося комплекса десятин показывает, что окладчики, однако, впервые упоминаются в составе служилых «городов» лишь в начале 1570-х гг., в разгар опричного террора[737]. Общая идиллическая картина взаимодействия служилых людей, созданная этим историком, не находит в итоге должного подкрепления в источниках.
Несмотря на долговременные традиции совместной службы, территориальные корпорации в целом были беззащитны перед лицом центральной власти. Вплоть до середины XVI в. неизвестны случаи их коллективного волеизъявления, направленные на защиту собственных интересов. Первым и единственным примером такого рода (исключение, подтверждающее правило) является уже приводимая «челобитная» новгородцев во время казанского похода 1552 г.[738]
Служилые «города» не имели возможности влиять на процесс перераспределения земель на территории своих уездов. Это приводило к регулярному обновлению их состава, инициируемому московским правительством (переселения из новоприсоединенных территорий, включение в круг детей боярских выходцев из новокрещенов и других социальных групп). Показательно, но вплоть до 1550-х гг. представители местных корпораций не привлекались к проведению писцовых описаний в своих уездах.
Жалованные грамоты, как на вотчины, так и на поместья, становились достоянием служилого человека в индивидуальном порядке. Как показал В.А. Аракчеев, они могли существенно отличаться по объему прав. Многие служилые люди, видимо, вообще не располагали подобными документами. Только после 1549 г. с введением «вопчих» грамот были сделаны шаги по упорядочению подсудности детей боярских[739].
Стоит остановиться более подробно на определении роли городовых приказчиков и губных старост первой половины – середины XVI в., которые, как это было показано выше, признавались многими исследователями инструментами дворянского представительства на местах.
Хронологически первыми из них свое место в системе местного управления заняли городовые приказчики. Н.Е. Носов показал, что становление этого института произошло еще в конце XV – начале XVI в. с ростом значения «городового дела» – строительством и укреплением оборонительных укреплений городов[740].
Объем полномочий городовых приказчиков, видимо, был различен на разных территориях и менялся в течение времени. Приказчики некоторых крупных пограничных городов-крепостей в середине XVI в. фигурировали в разрядных книгах (Смоленск, Казань, Свияжск, Чебоксары). Персональный состав этих городовых приказчиков показывает, что они не принадлежали к местным служилым сообществам, а назначались центральным правительством из числа пришлых годовщиков. Все они, скорее всего, принадлежали к числу выборных дворян и рассматривались как представители воеводского корпуса.
