Княжна Голицына – принцесса моды - [41]

Запись в метрической книге русской церкви в Риме о смерти и погребении Нины Голицыной

Я сбежала вниз, за мной – Сильвио и все домашние. Она была уже мертва. Вскоре прибыли и родственники мужа, которые жили на первом этаже. Я боялась тронуть ее, боялась посмотреть на нее. Я была в шоке. Позже в ее комнате я нашла письмо, в котором она просила простить ее:

«Я люблю тебя больше жизни, моя дорогая, обожаемая Ирина. Я хочу освободить тебя от этой тяжести. Я знаю, что виновата перед вами. Извинись за меня перед Сильвио за все и спасибо. Не думайте обо мне плохо. Я устала жить. Бумаги на кладбищенские дела лежат в сейфе, в том числе свидетельство о рождении на итальянском, что касается моей могилы, обратитесь к Пьерматтеи, так зовут директора кладбища Тестаччо. Не проклинайте меня, а молитесь за мою душу. Я знаю, что очень виновата. Я ошиблась в этой жизни и уже не в состоянии рассуждать».

Итак, у мамы была своя могила, в которой уже была похоронена моя бабушка. Отпевание прошло на кладбище Тестаччо, в местной капелле. Православный священник, отец Симеон, не отходил от меня, он помог мне во многом. Он многие годы знал маму, знал, что она находилась в депрессии, и принял ее самоубийство.

Позже было ужасно. Каждый раз, когда я возвращалась домой, мне становилось плохо, взгляд притягивался к тем лестницам, к тому месту, где моя мать покинула меня навсегда. Я хотела переехать, но мой муж этого не понимал и не хотел пойти мне навстречу. Я неожиданно почувствовала себя одинокой и поняла, насколько важна была для меня моя мать. Не только как советчица, как воспитательница, намного больше, чем просто нежная мама. Она была и отцом, и всей моей семьей, моей далекой страной, моими корнями, моей культурой, моей опорой. Она – такая хрупкая, деликатная, особенно в последние годы – на самом деле была средоточием силы, энергии. Длительное время я с болью ощущала ее отсутствие. Я также чувствовала себя виноватой, особенно в первое время после трагедии. Я повторяла себе, что она жертвовала своей жизнью ради меня, она не захотела выйти замуж второй раз, хотя вокруг нее было столько мужчин – интересных, богатых, умных. А она не соглашалась из опасения, что мне не будет хорошо.

После смерти моей матери я решила сменить дом на Капри, чтобы поискать виллу с выходом к морю. Я обратилась к Моне Бисмарк, которая сообщила мне, что сдается дом рядом с ней – вилла Вивара[83]. Мы сразу же сняли ее, хотя она и была небольшой, но зато там был чудесный сад и даже миниатюрный бассейн с пресной водой. Правда, там не было места для персонала, который я привезла с собой, поэтому пришлось снимать для них номера в ближайших гостиницах или же в доме нашего моряка Марио в Марина-Гранде. Со мной на вилле оставалась только горничная. Этот переезд имел положительную сторону: теперь не было необходимости идти к морю через центр, среди толпы, а друзья могли причаливать свои яхты прямо к дому и вместе с нами принимать морские ванны. Для переговоров с нашим поваром Бернардино у нас был «уоки-токи» – это очень удобно, когда надо сообщить о числе гостей, ожидавшихся к ужину.

Когда меня не было на Капри, за нашим садиком ухаживала графиня Бисмарк. Это не было ей в тягость, поскольку она очень любила цветы. У нее самой был прекрасный дом в Париже, где находилась коллекция изделий Фаберже, от которой можно было потерять голову. Граф Бисмарк, ее второй муж[84], обладал большим вкусом, он подобрал мебель для дома так, что могло показаться, что вы находитесь в музее. Сильвио и я часто навещали супругов Бисмарк и во Франции, и на Капри, куда нас приглашали на ужин вместе с тщательно подобранными гостями, по большей части иностранцами.

Среди тех, кто останавливался у нас, нередко был греческий судовладелец Ставрос Ниархос[85]. Я познакомилась с ним в Сен-Морисе, благодаря Алике Рассел, веселой и остроумной гречанке, жене английского консула в Риме. Прекрасная пара: он эрудит и блестящий собеседник, а у нее очень живой характер. По-моему, у Алики был флирт с Ниархосом. Когда в тот год я собиралась отправиться с Сильвио в горы покататься на лыжах, она сказала, что там я должна познакомиться с одним человеком и что он должен мне понравиться. Она говорила о Ставросе, тогда женатом на Евгении Ливанос.

По прибытии в Сен-Морис Сильвио и я сразу же подружились с Ниархосом, он был очень симпатичным человеком, интеллигентным, оригинальным. Мы все снимали номера в отеле Палас. Ниархос тогда еще не был владельцем виллы, на которой позже я смогла провести столько зимних отпусков. До Второй мировой войны Ниархос владел флотом всего в полдюжины судов, которые предоставил в распоряжение союзников. Три из них были потоплены. На деньги, полученные в качестве возмещения убытков, он увеличил свой маленький флот, и вскоре сосредоточил в своих руках значительное богатство. Он купил старые транспортные суда американского военного флота и построил несколько танкеров.

Ставрос Ниархос

Завязавшаяся в начале их карьеры дружба Ниархоса и Онассиса вскоре переродилась во вражду. Ставрос купил трехмачтовую яхту «Креолка», центральный салон которой неустанно украшался великолепными картинами. Говорили, что за каждую удачную сделку судовладелец дарил партнерам ценные картины таких авторов, как Рембрандт, Гойя, Магритт, Рубенс, Эль Греко. Он же купил картины и у Эдуарда Робинсона, когда актер был вынужден их продать. В это же время Онассис перестроил старый канадский фрегат в яхту и назвал ее «Кристиной». Не остановившись на этом, он купил остров в Греции. Чтобы не уступать ему, Ниархос купил островок Спетсопула и подарил его жене.