Княжна Голицына – принцесса моды - [24]

Я начала посещать салон княгини Изабель-Элены Колонны. В девичестве она имела имя Сурсок, и оно говорило не только о ее сирийском происхождении, но и о склонности к интригам[57]. Она вышла замуж за римского князя дона Маркантонио Колонна ди Пальяно, одного из папских помощников, родственника нескольких пап. Это был мужественный человек, отличавшийся резкими манерами и типичным римским выговором. Если его семья была богатой, то не меньшими богатствами владела и семья Изабель. Мне было лестно получать приглашения от Изабель, которая хотела видеть меня и потому, что я дружила с ее сыном Аспрено, и потому, что я была русской княжной, владевшей в совершенстве французским и английским, а также русским и итальянским языками, была спортивной и хорошо умела поддерживать беседу, словом, была незаменимой на светских раутах. Ее салон был одним из самых престижных в Риме, он был центром политической жизни того времени. Там я встретила Галеаццо Чиано, он возглавлял министерство пропаганды и печати (в дальнейшем – министерство народной культуры), а в 1936 году был назначен министром иностранных дел Италии в правительстве Муссолини. В апреле 1930 года Чиано женился на дочери Муссолини Эдде.

Князья Маркантонио и Изабель Колонна

К Изабель приходили политики, немецкие послы, министры, многие из них ухаживали за мной. Княгиня была очень умной женщиной, настоящей личностью. Она питала ко мне большую симпатию и, наверно, желала, чтобы я вышла замуж за кого-нибудь из дипломатов, которые приходили к ней, для этой роли, как ей казалось, я вполне подходила. Немецкий посол Ран настойчиво предлагал мне поработать у него, но я об этом даже и не думала. Изабель также была связана большой дружбой и с Сильвио Медичи, которому предстояло стать моим мужем.

В этом знаменитом салоне я познакомилась с герцогом Пьетро Аквароне, министром Королевского Дома[58] и отцом Миа, моей подруги на всю жизнь. Она до сих пор приглашает  меня в свой дом в Болье, на Лазурном берегу, который напоминает дворец Шехерезады из «Тысячи и одной ночи». Эту виллу построила ее мать Маддалена. Вилла соединена мостиком с соседним островком, это частное владение, и там есть бассейн. Часто после окончания моих вернисажей сын Аквароне, Чезаре, лично приходил ко мне в отель, чтобы приобрести у нас последние модели для своей красавицы-жены Клер.

Герцог Пьетро д ’Аквароне,

Рим, ок. 1940 г.

Галеаццо Чиано

В те годы Аквароне выступал в роли моего покровителя. Он сопровождал меня, когда я посещала Оперу или другой престижный спектакль, где мы часто встречали Галеаццо Чиано и Филиппо Анфузо или кого-то из друзей, которые настаивали на том, чтобы проводить меня домой, либо пойти потанцевать. Но Аквароне никогда не оставлял меня одну, демонстрируя окружающим свое покровительство. С Анфузо и Чиано мы иногда ездили к морю. Оба они имели сумасшедший успех у женщин. Их всегда сопровождал Ренато Анджолилло, который жил с нами рядом и звал меня к себе. Он не прекратил эти попытки и после того, как я вышла замуж. Мы виделись также на площадке для гольфа в Аквасанта, куда я приходила не только для того, чтобы поиграть, но и искупаться в бассейне.

В 1939 году большая часть населения уже примирилась с мыслью о возможном вступлении Италии в войну. На окна начали наклеивать полоски бумаги на случай бомбардировок, много голубой бумаги уходило на затемнение. В июле 1940 года мне исполнилось 22 года. 10 июля Муссолини заявил о начале войны: «Итальянский народ! Беги за оружием и покажи свое упорство, мужество и достоинство!»

По сравнению с новостями, приходившими с полей сражений, повседневные проблемы казались мелкими. Витрины магазинов опустели, начались первые продовольственные трудности, в продаже были сигареты только итальянского, либо германского производства. Качество тканей, особенно шерстяных, ухудшилось. Появились новые материи из конопли и дрока, из смеси искусственных и естественных волокон. Начали носить ортопедического вида туфли на каблуках высотой не менее восьми сантиметров, изготовленных из чистейшего отечественного пробкового дуба. Исчезли французский коньяк и шампанское, а потом и кофе, в продаже был только суррогат. Но для меня это были годы учебы в университете, дружеских встреч, поездок на море. Когда мы пытались заглянуть в будущее, в наше завтра, оно пугало и казалось мрачным. По большей части, правда, мы и не хотели об этом думать, ведь несмотря на лишения и небольшие неудобства жизнь продолжалась, как и всегда. Мы думали лишь о развлечениях, ходили в кинотеатры, на пляжи. У меня был неунывающий характер, ничто, казалось, не могло омрачить моего существования.

Во время войны мама гостеприимно приютила в нашем доме известного русского театрального режиссера Петра Шарова[59], у которого училось столько великих актеров: Витторио Гассман, Джино Черви, Лаура Адани, Эльза Мерлини (Нина обучила ее нескольким русским фразам, когда в Риме ставилась пьеса «Товарищ») и Ренато Чаленте. Ренато погиб в 1943 году, его задавил пьяный немецкий шофер. Шаров был чем-то средним между гением и сумасшедшим. Он обучал актерскому искусству даже голландскую королеву