Княжна Голицына – принцесса моды - [12]
Голицынская больница в Москве
Если бы не мой двоюродный брат Андрей Голицын[24], с которым я встретилась только в 1988 году, когда в первый раз возвратилась в Россию, то я никогда бы и не узнала об этой больнице, на фасаде которой до сих пор изображен наш фамильный герб. Больница действует и по сей день, хотя изрядно обветшала. Мой кузен также помог мне отыскать в одном из уголков Донского монастыря несколько наших фамильных захоронений. Их надгробия оказались очень красивыми и бережно сохраняются, как в музее. Я думала, что этого не может быть, воспринимала предложение посмотреть на фамильные могилы как неуместную шутку, справедливо полагая, что все это давно должно быть разрушено. Но это было не так. На одной из могил Голицыных я увидела бронзовую статую человека, сидящего в той позе, в которой любил сидеть мой отец. Я была этим и взволнована, и поражена.
Один из моих предков, князь Николай Голицын, скончавшийся в 1866 году, увлекался музыкой и играл на виолончели, это он заказал Бетховену три квартета для своего оркестра[25]. Другой предок, князь Григорий Сергеевич Голицын[26], ставший генералом уже в 19 лет[27], впоследствии камергер и сенатор, скончавшийся в 1848 году, основал в Москве первую текстильную фабрику, которая до октября 1917 года принадлежала Голицыным, до той революции, которая выкорчевала наши корни с родной земли. Его внук, князь Лев Сергеевич[28], отправился в Париж, окончил там Сорбонну, а затем вернулся в Россию, учился на юридическом факультете Московского университета, издавал свои научные труды, занимался археологией. Но самой большой его страстью стали вина, производству которых он посвятил всю свою жизнь. Он основал в Крыму хозяйство по производству коллекционных вин, начав здесь разводить сорта винограда, привезенные из Франции. Его вина поставлялись даже к столу английской королевы. А одно из них, «Новосветское», до сих пор приготовляется по старинным рецептам и подается, главным образом, на официальных обедах. На этикетке бутылки изображен фамильный герб Голицыных и портрет князя Льва Сергеевича.
Князь Лев Сергеевич Голицын, скульптура Паоло Трубецкого, Музей пейзажа в Вербании
Его кузен, Лев Львович Голицын, был моим дедом по отцовской линии. Единственный сын князя Льва Григорьевича, он родился в Москве в 1841 году. Он также был известным виноделом, был губернатором Саратова, где жил вместе с семьей. Впоследствии ему был присвоен сан государственного советника. Женился он на Марии Михайловне Мартыновой[29], родившейся в Париже, она подарила ему девять детей, многие из которых были убиты во время революции. Сам он тоже был расстрелян восставшими крестьянами в 1918 году.
Нина и Борис, мои отец и мать, обвенчались, и по православному обряду священник, державший корону над их головами, произнес: «Господи, Боже наш, славою и честью венчай их!» После свадьбы родители уехали жить в Саратов, в большое имение Голицыных.
…Моя мама лично видела Распутина. Однажды он пришел в госпиталь, где мама помогала лечить раненых. Она была очень привлекательной, и «старец» был настолько поражен ее красотой, что остановился и обменялся с ней несколькими фразами. Мама потом рассказывала мне, что ее привел в замешательство и почти парализовал незабываемый взгляд этого человека.
В декабре 1916 года три знатных заговорщика – великий князь Дмитрий Павлович, князь Феликс Юсупов и депутат от правых Пуришкевич – убивают Распутина. Я имела возможность познакомиться с Феликсом Юсуповым в Риме – его мать Зинаида дружила с моей мамой. Это был очень красивый мужчина, он приходил к нам домой, любил петь, и у него был замечательный голос. Я была тогда маленькой и, чтобы увидеть его, подсматривала в замочную скважину гостиной.
…Москва и большая часть страны оказались под властью большевиков, началась эпоха красного террора, эпоха военного коммунизма. Мой отец должен был покинуть Саратов, чтобы присоединиться к своему полку, стоящему в Тифлисе, в Грузии. Вскоре и мама решила последовать за ним. В Тифлис она приехала, переодевшись крестьянкой и смешавшись с толпой беженцев, которые всеми правдами и неправдами пытались пробраться на юг, набивались в поезда, страдали от голода, неурядиц, неизвестности. В эти дни представители буржуазии, а также рабочие-меньшевики, офицеры, дворяне и служащие расстреливались тысячами. Разъяренные крестьяне поджигали поместья помещиков.
Когда, наконец, после многочисленных мытарств, приехала в Тифлис моя мать Нина и спросила о муже, оказалось, что их полк уже отозван куда-то для участия в боях. Нина чувствовала себя потерянной: ее мать была далеко, у нее самой здесь не было друзей, к тому же она обнаружила, что забеременела. Получается, что мое зачатие пришлось чуть ли не на дни Октябрьской революции.
