Князь Владимир и истоки русской церковной традиции. Этюды об эпохе принятия Русью христианства - [32]
Почему такая неопределенность (если подразумевать под неопределенностью наличие нескольких юрисдикций) оказалась возможной на Руси столь длительное время? Было ли такое положение результатом волюнтаризма князя Владимира или к этому подталкивали объективные обстоятельства? Волю св. князя Владимира в любом случае нельзя сбрасывать со счетов. Этот князь показал себя чрезвычайно волевым и ответственным за свой выбор человеком. Однако нельзя не отметить, что он при этом был достаточно осторожен и действовал в пределах, предоставляемых ему обстоятельствами (иное дело – он умел так объемно понимать, какие возможности они ему предоставляют, что порой складывается ощущение, что он сам эти обстоятельства и создает).
1000–1010-е годы – это длительные войны Польши и Чехии, Польши и Германии, Византии и Болгарии. Война приносит не только разорение землям, по которым шагают армии, но и заставляет менять экономические связи, а внутренний рынок деформирует под нужды войны.
В ходе этих войн Русь попыталась добиться наибольшей отдачи от международной торговли (прежде всего по пути «из варяг в греки»), с одной стороны испытывавшей во время войн кризис, а с другой – искавшей себе новые, мирные пути, каковой была все эти годы Русь, мало воевавшая даже с печенегами[330].
Инвеститура епископа императором, изображение X века.
Поэтому глубоко верным следует признать как утверждение А. В. Назаренко, что «в науке пока не предложено вполне убедительной картины первоначальной епархиальной структуры Киевской митрополии», так и его вывод, что более или менее осязаемая епархиальная структура сложилась в Русской церкви едва ли раньше последнего десятилетия жизни Ярослава Мудрого[331]. Существование Русской церкви в последние полтора десятилетия жизни его отца, Владимира Святославича, носила явно выраженный «прикладной» характер – прикладной к «новому благочестию» князя и к оформлению государственного строя, нуждавшегося в первую очередь в письменной фиксации законодательных норм, первой из которых стал Церковный устав Владимира, впоследствии сильно переработанный. Епископальная структура именно как структура была князю не очень-то нужна. Поэтому он и удовольствовался вывезенной херсонесской иерархией (Анастас и Иоаким поделили два важнейших политических центра – Киев и Новгород), претендовавшей, по сути дела, на автокефалию, а также конгломератом христианского духовенства, имевшего самые разнообразные канонические подчинения. Такое положение дел также характеризовалось мощным культурным влиянием всех окружавших Киевскую Русь культур.
Глава 8
Убиение св. Бориса и Глеба: вопрос о доверии источникам
По мере развития исторического знания княжеская усобица 1015–1018 годов приобретает в трудах историков все большую неоднозначность. Введение в научный оборот новых источников и данных по борисоглебской проблематике затруднило, а не облегчило реконструкцию этих ключевых для древнерусской политической истории событий. Все многообразие предложенных за XX век концепций, в которых по-разному восстанавливаются причины, ход и последствия усобицы, сводится к двум взаимно исключающим схемам, в основе которых лежит доверие одним источникам и недоверие другим.
Традиционный подход к решению проблемы состоит в абсолютном доверии русским летописным и агиографическим источникам и в некотором пренебрежении источниками иностранными. Историографическое наследие данного направления огромно. Новейшим исследованием, основанным на этом принципе, является монография Н. И. Милютенко о Борисе и Глебе. В данной концепции решающее значение придается единодушию русских источников, свидетельствующих об узурпации власти в Киеве Святополком, о его замысле убийства братьев Бориса и Глеба, чтобы воспрепятствовать их претензиям на киевский престол, о непротивлении святых братьев и мести за их смерть Ярослава. Сам ход событий усобицы 1015–1018 годов в изложении отечественных источников в рамках данной концепции считается непротиворечивым хотя бы потому, что таковым он казался авторам Чтения о Борисе и Глебе и Повести временных лет[332].
Альтернативная точка зрения имеет также довольно богатую историографию, которая демонстрирует плюрализм подходов к решению проблемы. А. И. Лященко и Н. Н. Ильин, посвятившие свои исследования анализу содержания Саги об Эймунде, пришли к несколько разным выводам, кто из князей подразумевается в образе Бурицлейфа, убитого по приказу Ярослава. Если по мнению А. И. Лященко в Бурицлейфе нужно видеть Святополка, то Н. Н. Ильин, первым обративший внимание на сходство культов святых Бориса и Глеба и святого Вячеслава Чешского, говорил о «собирательном образе» Бурицлейфа, в котором слились воедино Святополк и Борис[333]. В статье М. X. Алешковского главный акцент был сделан на почитании Бориса и Глеба, насколько оно может быть восстановлено по предметам личного благочестия – борисоглебским энколпионам. Алешковский пришел к выводу, что образ Бориса долго вытеснял почитание Глеба, что должно было иметь основания в событиях 1015–1018 годов, и нашел подтверждение своих искусствоведческих наблюдений в сообщениях Саги об Эймунде
