Князь Владимир и истоки русской церковной традиции. Этюды об эпохе принятия Русью христианства - [27]

Что можно утверждать, читая Повесть временных лет, Память и похвалу Иакова Мниха, древнее житие Владимира, Слово о законе и благодати будущего митрополита Илариона? Повесть временных лет представляет дело таким образом, что после мифического греческого «философа»-миссионера, когда, казалось бы, вопрос о крещении был уже решен[266], князь совершил поход на Корсунь, результатом которого и стало крещение Владимира, его дружины и затем киевлян, а заодно появление на Руси церковной иерархии, хотя именно в Повести временных лет был ранее упомянут храм св. Илии, который не мог не иметь своего клира, а также «презвутер» княгини Ольги[267]. Крещение, согласно Повести, совершил «епископ корьсунский с попы царицины», в Киев же Владимир повез «Настаса, и попы корсуньски с мощми святаго Климента и Фифа». Очевидно, что автор Повести отказывает греческим священникам в праве называть себя крестителями Руси – эта честь принадлежит «космополитам»-херсонесцам, хотя в крещении на Днепре участвовали и те и другие[268].

Единственный вопрос, остающийся неразрешимым, – это вопрос о статусе Анастаса-корсунянина. Он нигде не назван как носитель священного сана, его статус только «муж корсунянин»[269], однако вся его деятельность в Киевской Руси напрямую связана со становлением церкви. Он упомянут в списке привезенных из Херсонеса между «царицей» и корсунскими попами, далее он будет дважды назван «куратором», возможно, как ктитор от имени князя Десятинной церкви, в которой опять-таки будет служить именно корсунское духовенство, с деньгами из которой он и сбежит в Польшу в конце смуты Владимировичей[270]. В историографии давно закрепилось убеждение, что если Анастас упоминается как лицо, доверенное князю, то ему должен усваиваться церковный сан от пресвитерского до епископского[271].

Обращает на себя внимание примечательный факт – с момента крещения киевлян до второй четверти XI века взаимоотношения Византии и Руси никоим образом не отразились в письменных исторических источниках. Это было бы более чем странно, если считать корсунское духовенство легитимно присланным из Византии на Русь греческим духовенством. Однако в Повести временных лет автор старательно проводит линию разграничения между имперским духовенством, попами царицыными, и духовенством Херсонеса, попами корсунскими, которые и стали, по его мнению, основой церковной иерархии Руси. Если сопоставить эти два факта, неизбежен вывод: корсунское духовенство, привезенное на Русь, не было признано в Византии. Этот вывод подтверждается и другими русскими источниками.

Удивительно, насколько аккуратно обошел вопрос о церковном клире монах Иаков. В его Похвале Владимир является исключительным инициатором и совершителем как своего, так и народного крещения. Может создаться впечатление, что речь идет о каких-то староверах-беспоповцах, а не о традиционном иерархическом восточном православии[272]. Немногим больше сказано в Древнем житии, как оно классифицировано А. А. Шахматовым, – в нем упоминаются только трапеза для «митрополита с епископы, и с черноризьце, и с попы». Линия же Повести временных лет находит параллель в молитве Владимира, в которой взятие Корсуни мотивировано как необходимость раздобыть духовенство для Руси[273]. Не больше о духовенстве говорится и в Слове о законе и благодати митрополита Илариона. В нем не только нет даже косвенных указаний на юрисдикционное отношение клира, но даже и не упоминается митрополит, а лишь епископы[274].

Корсунское духовенство, привезенное по инициативе князя в Киев, которое не было признано в Константинополе, организовало в Киеве то, что не смогли сделать потомки равноапостольного князя – автокефальную церковную организацию[275]. У нее был один серьезный изъян – непризнание со стороны Византии. Однако это не означало безальтернативного пребывания в изоляции, в своего рода блокаде со стороны христианского мира. Православные церкви, помимо Константинопольского патриархата, были представлены Охридским патриархатом и грузинской церковью. Оставались и связи с латинизировавшейся и крещенной в конце X века Польшей. Там киевскую иерархию вполне могли и признать, особенно если учесть более чем сложные отношения Византии с Болгарией в начале XI века[276], а также приобретение в 1010–1012 годах окончательной автокефалии Грузинского патриархата[277]. Однако византийские «санкции» были очень болезненными в начале XI века, поскольку не давали возможности использовать «церковный ресурс» для улучшения положения русских купцов в Константинополе, что было важно для развития пути «из варяг в греки».

Проверить правильность утверждения о создании автокефалии Русской церкви при Владимире можно, если обратиться к спискам византийских митрополий и епархий, которые были опубликованы Даррузесом. Эти списки способны пролить некоторый свет на историю епархиального устройства в причерноморском крае в конце X – начале XI века. Ключевыми являются списки № 7 и 11 прежде всего потому, что они могут быть довольно точно датированы. В списке № 7, составленном в 901–907 годах при патриархе Николае I Мистике и императоре Льве VI, фигурирует только одна архиепископия Херсонеса на месте бывшей большой тройной епархии под названием Зикхия(Ζηκχίας), возглавлявшейся согласно списку № 4 митрополитами Херсонеса, Боспора и Никопсии, а согласно списку № 5 – автокефальными архиепископами тех же городов