Князь Василий Долгоруков (Крымский) - [42]
Никита Иванович Панин, подивившись блестящей основательности и четкости суждений графа, поспешил пояснить:
— Мы действительно говорим о независимости Крыма. Но эта внешность — очевидная для всех! — будет внутренне подкреплена незаметными ограничениями.
— Какими же?
— Подписанием договора, в коем отдельными артикулами необходимо утвердить обязательства татар: во-первых, об отступлении от Порты навсегда, а во-вторых, о тесном и постоянном союзе Крыма с Россией.
— А что, есть договор? — спросил Орлов, поднимая дугою бровь. И сам же он ответил: — Бумажка!.. Татары из всех наших неприятелей всегда были наивреднейшими. И впредь таковыми могут быть, если у них совсем не будут отняты к тому способы… Они и мир-то с Россией заключали только тогда, когда он им был надобен.
— И всякий раз нарушали, — ворчливо вставил Кирилл Разумовский.
Орлов хотел продолжить монолог, но Панин решительно перебил его:
— Вы, граф, видимо прослушали, когда я изъяснял способы, кои помогут нам держать независимых татар в жестких руках. Для вас я повторю еще раз… Размещение наших гарнизонов в тамошних крепостях! Гавань на Черном море для флота вице-адмирала Сенявина! Крепости, что охраняют пролив между Черным и Азовским морями!.. Вот три наиполезнейших способа, что дадут нам твердую, но неприметную власть на полуострове.
— Власть? — усмехнулся Орлов.
— Править будет, конечно, хан. Но мы станем присматривать. И коль попробует вернуться под руку Порты или России каверзы чинить — внушим ему благоразумие силой.
Совет единогласно принял предложенное Паниным решение.
Общий смысл постановления, утвержденного затем Екатериной, был изложен одной фразой:
«Совсем нет нашего намерения иметь сей полуостров и татарские орды к нему принадлежащие в нашем подданстве, а желательно только, чтоб они отторглись от подданства турецкого и остались навсегда в независимости…»
Это решение имело огромное значение, так как окончательно определяло основание всех последующих действий России по отношению к Крымскому ханству.
Слово «желательно» было вставлено не только по соображениям дипломатическим. Оно отражало неуверенность Екатерины и Совета, что татары захотят стать независимыми.
9
В конце холодного и дождливого марта из Ясс в Харьков приехал разведчик «Тайной экспедиции» секунд-майор Анатолий Бастевик. Петр Панин немедленно потребовал его к себе и около получаса расспрашивал, стараясь понять нынешние настроения ногайцев.
— Я, ваше сиятельство, — говорил Бастевик, стоя навытяжку перед командующим, — все более укрепляюсь во мнении, что главное препятствие для их отторжения — боязнь турецкого возмездия. Орды могут оставить Порту, но у них нет никаких гарантий, что после окончания войны их земли не отойдут назад под власть султана. А тогда, без сомнения, последует жестокое наказание за предательство!
— По военному праву эти земли наши! Турки их не получат, — безапелляционно сказал Панин, как будто именно он, а не Петербург, станет диктовать туркам условия будущего мирного договора.
— Тогда крайне желательно и необходимо скорое вторжение в ногайские пределы и в Крым. По причине невозможности сопротивления доблестному русскому оружию ордам легче будет перейти под протекцию империи. Они уже писали султану, что если не будет дано сильное турецкое защищение, то все примут покровительство России.
— Кампания на Крым нынче не планируется. Уговаривать надо… Хана и прочих знатных.
— Новый хан Каплан очень нелюбим ногайцами за свою строгость и необщительность. Между ним и мурзами есть сильные разногласия.
— Воевать не хотят?
— Не хотят!.. Хан старается принудить мурз к повиновению, но те его мало слушают.
— Кто ж у них наиболее почитаем из Гиреев? На кого следует опереться?
— Сейчас — сераскир Бахти, старший сын отравленного Крым-Гирея… Он, как и отец, пользуется широкой поддержкой буджаков и едисанцев и при желании может поднять орды на отторжение. На Бахти надобно ставить!..
Пока Панин ждал, когда агенты «Тайной экспедиции» переговорят с Бахти-Гиреем, и гадал, как поведет себя хан Каплан, последний в апреле неожиданно отозвался длинным письмом, явившим собой ответ на тайные послания ногайским мурзам, которые вез едисанец Илиас.
Хан писал, что русский начальник пытается убедить его и все крымское правительство, что Порта склонна к завладению землями других государств, что заключенные ранее договоры она коварно нарушала и что за эту войну должен ответствовать султан Мустафа.
«Изъяснение твое есть явная и всему народу известная ложь, — попрекал Панина хан, — потому что Порта на твою землю нападения никакого не делала и подданным твоим никакой обиды не нанесла, но вполне сохраняла мирные договоры… Все оное напрасно на Порту возведено, да и всему народу известно, что от российского двора нарушение мира воспоследовало. Нам Порта обид не оказывала, а вот Россия чинила…»
