Князь Василий Долгоруков (Крымский) - [115]

— Ваши домогательства встретили затруднительства из-за чрезмерной торопливости и требовательности. Зная свойственную магометанам недоверчивость к христианам, следовало вести себя разумнее… Воображение хана и его правительства наполнено опасностью притеснения, которое, по их варварскому мнению, ждет Крым при переходе в наше подданство. И ваше упущение заключается в недостаточном изъяснении им, что обращать татарские народы в свое подданство высочайший двор не намерен… Протекция — да!.. Но не подданство! — повторил Щербинин.

Веселицкий, задетый упреком, понял, что у Щербинина сложилось недоброе мнение о его резидентской деятельности. Он хотел возразить, но Евдоким Алексеевич жестом остановил его:

— Дело прошлое, господин статский советник. Не тревожьте себя оправданиями.

Веселицкий потупил взгляд и с преувеличенным вниманием стал тыкать вилкой в салат.

— Нынче у нас одна забота, — продолжил Щербинин, не обращая внимания на чувства резидента. — Сколь ни были бы татары ожесточенными в своем упрямстве, все затруднительные преткновения могут быть разрушены и истреблены, а само встревоженное магометанство успокоено, если мы преуспеем искусным образом открыть им глаза на собственную их пользу в том, в чем с нашей стороны ищется соглашение.

Евдоким Алексеевич отодвинул пустую тарелку, глотнул из бокала желтого сладкого вина, шумно вздохнул и, подцепив вилкой кусочек лимбургского сыру, сунул в рот.

— По собственной воле они глаза не откроют, — скучно сказал Веселицкий, раздосадованный упреками генерала.

— Откроют, — возразил Щербинин, прожевывая сыр. — Правда, если МЫ им в том поможем… — Он снова взял в руки бокал, отхлебнул и, разглядывая на свет золотистое вино, спросил: — Среди людей хана у вас знакомства обширные?

— В приятельстве со многими состою.

— Вот на них мы и должны опереться в предстоящей негоциации.

— За все придется платить.

— Об этом не беспокойтесь… Для облегчения домогательств я имею на чрезвычайные расходы тридцать тысяч рублей. И подарочных вещей на двадцать тысяч. Сколько надо — заплатим!.. А вы возвращайтесь в Бахчисарай и не теряйте времени.

Щербинин вытер губы белоснежной салфеткой, кинул ее на стол, тяжело поднялся и, не прощаясь с Веселицким, направился к своей палатке.

Но отдыхать ему не пришлось: генералу представили нарочного — молодого прапорщика, прибывшего из Петербурга и терпеливо дожидавшегося окончания обеда. Сев на кровать, Евдоким Алексеевич принялся вскрывать пакеты.

В рескрипте Екатерины повторялось требование склонить хана на уступку крепостей, но в случае крайнего упорства — сделать снисхождение:

«Совершить желаемый с ним формалитет, поступая на умягчение и помещение одного слова вместо другого, но равносильного, тоже понятие подающего, а грубому и варварскому их воображению ласкающего… Нужда и дело единственно в том состоят, чтоб помянутые крепости, которые составляют всю дальновидность нашей о татарах системы, остались в наших руках, к чему главнейший пункт негоциации и заключаемого с татарами трактата и относится».

Никита Иванович Панин был более практичен — в своем письме он предложил слова «оные крепости уступаются» заменить в случае необходимости на другие сочетания: «оные крепости приемлются в здешнее содержание» или «оные крепости содержаны будут с Российской стороны».

Обсуждение проекта договора о союзе и дружбе между Россией и Крымским ханством началось одиннадцатого июля.

Для заседаний установили в русском лагере отдельную палатку — просторную, с затянутыми кисеей окошками, настелили ковры, поставили покрытые малиновыми атласными скатертями столы для делегаций, десяток хороших стульев.

Россию представляли Щербинин и Веселицкий, которым помогали переводчики Константинов и Дементьев и канцеляристы Цебриков и Дзюбин. В татарскую депутацию хан определил Мегмет-мурзу, Тинай-агу, Абдувелли-агу и переводчика Идрис-агу. (Назначение двух последних Веселицкий воспринял с удовлетворением: он уже успел встретиться с ними наедине и презентовать каждому дорогие вещи, привезенные Щербининым.)

Открывая первую конференцию, Евдоким Алексеевич еще раз выразил пожелание о скорейшем подписании трактата и предложил начать обсуждение статей.

Первая статья, в которой объявлялось, что «союз, дружба и доверенность да пребудут вечно между Всероссийской империей и татарской областью без притеснения вер, законов и вольности», возражений со стороны татарских депутатов не вызвала. Краткость и четкость формулировки была понятна и не оставляла никаких способов иного толкования.

Легкая искорка несогласия промелькнула при чтении второй статьи, где ханы объявлялись носителями верховной власти в Крыму, в избрание которых ни Россия, ни Порта, ни прочие посторонние державы не должны были вмешиваться. В статье указывалось, что об «избрании и постановлении хана доносимо будет высочайшему российскому двору».

— Если избрание хана есть внутреннее дело вольного татарского народа, зачем же мы должны доносить об этом русской королеве? — спросил Мегмет-мурза.

Щербинин погасил искру, сославшись на первую статью:

— Коль мы будем иметь с вами дружеский договор, то разве зазорно уведомить вашу благодетельницу об избрании хана?.. Друзья не должны ничего скрывать друг от друга.