Князь Василий Долгоруков (Крымский) - [103]

Веселицкий, дерзко глядя на хана, добавил голосу металла:

— Ваша светлость, как обладающий всей полнотой власти в здешних местах, должен повелеть подвластным чинам подписать акт и вручить его мне для доставления в Петербург!

Сагиб-Гирей сидел с непроницаемым лицом, курил и, казалось, совсем не слушал гостя.

Веселицкий переменил тон — спросил вкрадчиво и многозначительно:

— Чего ваша светлость опасается?.. Подумайте, кто посмеет противоречить хану, когда войско ее величества готово усмирить любого вашего неприятеля. Любого!

Веселицкий открыто намекнул, что русские готовы защитить не только Крым от внешних врагов, но и хана от врагов внутренних. Именно в этом состояла рискованность задуманного им разговора, ибо ни в одном письме, ни в одном рескрипте, получаемых из Петербурга, Полтавы, Харькова, ни единым словом не упоминалось, что армия может вступиться за хана, нарушив тем самым торжественно провозглашаемый и постоянно повторяемый пункт о невмешательстве во внутренние дела ханства. Но Веселицкий не был простаком. Он не зря потребовал аудиенцию с глазу на глаз, даже без переводчиков. Свидетелей-то нет, и от этих слов он легко откажется, если нужда заставит.

Хан изумленно взглянул на канцелярии советника — его откровение оказалось неожиданным, — помолчал, оценивая услышанное, а потом возразил с легкой обидой:

— Я никого из своих подданных не боюсь. Но следуя введенному обыкновению, в таком деле, каковым является требование акта, самовластно, без согласия чинов и старейшин, поступить не могу.

— Это обыкновение стало с того времени, когда хан Менгли-Гирей подвергнул себя со всей Крымской областью и присоединенными татарскими народами в турецкое подданство, — поспешил заметить Веселицкий. — Сие сокращение ханской власти было введено хитрыми происками Порты, находившей свою пользу в частой перемене ханов по просьбам старейшин. Теперь же татарская область вновь независимая! И учреждена не на нынешних, а на древнейших обрядах и узаконениях. Следовательно, вашей светлости нет нужды сообразовываться с обрядом, который введен турками.

Хан молчал, курил, сосредоточенно думал. Он, конечно, покривил душой, когда сказал, что никого не боится — завистников у любого правителя предостаточно. Только не каждый из них рискнет выступить открыто. Но как понять намеки русского поверенного?.. — «Грозит иль имеет доверенность так говорить?..»

Веселицкий сидел тихо, прихлебывал остывший кофе, искоса наблюдал за ханом.

Неожиданно Сагиб-Гирей переменил тему разговора, стал спрашивать: скоро ли в Крым прибудет паша Щербинин? когда весь флот войдет в Черное море? идут ли русские войска к Очакову?

Веселицкий отвечал уклончиво, полунамеками. Затем сам поинтересовался: отчего среди татар идет волнение? почему в лавках бойко распродают оружие и патроны? зачем живущий у Балаклавы Махмут-мурза призывает народ нападать на русские войска?

Но хан тоже ушел от прямого ответа:

— Патроны всегда нужны воинам… А мурзу, чтоб не смущал народ, я велю наказать.

— Мудрость вашей светлости сквозит в каждом ответе… Однако я не могу осязать ее в главном вопросе — в подписании акта, — с легким вызовом произнес Веселицкий.

— Я пошлю нарочных к созыванию всех знатных старейшин в Бахчисарай для совета, — пообещал хан…

Возросшая в последние недели недоброжелательность татар, их участившиеся столкновения с солдатами, подстрекательские призывы некоторых мурз нападать на русских, необычная оживленность в Бахчисарае, где в лавках нарасхват раскупалось оружие, тревожная обстановка на побережье — все это весьма отчетливо свидетельствовало о грядущих и, скорее всего, неприятных для России переменах в Крыму. И хотя Сагиб-Гирей и его чиновники были подчеркнуто спокойны и уверены, Веселицкий чувствовал, как нарастает напряжение, пытался найти его источники, изливавшие ядовитыми каплями ненависть к России и отравлявшие только-только складывающийся союз империи и ханства.

— У меня нет сомнений — крымцы что-то задумали, — убежденно говорил он Дементьеву, с которым, по привычке, часто советовался. — Но что?.. Надобно выведать самые сокровенные мысли хана и дивана!

Дементьев вынул изо рта погасшую трубку, поскреб мундштуком щетинистый подбородок, сказал медленно:

— Может, нам Бекира приласкать? Уж он-то непременно знает истинные причины.

Веселицкий, с мрачным видом расхаживавший по комнате, остановился, и посмотрел на переводчика.

— А что? Из него вышел бы полезный конфидент… Весьма полезный!.. Только согласится ли?

— Он такой же, как и все. За хорошие деньги — согласится!

— Все-таки надобно прежде присмотреться к нему, — предостерегающе заметил Веселицкий. — Сколь надежен? Не предаст ли?..

Бекир-эфенди был турок; в молодые годы служил в канцелярии верховных визирей в Стамбуле, потом был переведен в Бендеры к тамошнему Эмин-паше; осенью 1770 года вместе со всем гарнизоном попал в плен, но Петр Панин освободил его. Около полугода Бекир с женой и малолетним сыном находился в Едисанской орде, а затем перебрался в Бахчисарай, где занял не очень высокую, но ответственную должность в ведомстве хан-агасы Багадыр-аги. Все письма, поступавшие в Бахчисарай на имя хана, прочих чиновников, проходили через его руки, и этими же руками он писал ответы, которые диктовали ему чиновники, слабо владеющие письменным словом.