Князь Олег - [164]

— Надеюсь и я на это, великий киевский князь Олег! — ответил Всеволод, уловив настороженность князя.

А князь перешел к другому полководцу л ласково проговорил:

— Я с такой радостью наблюдал за твоими ловкими, смелыми лучниками, Ярослав Уличский, что пожалел о своей старости! Так хотелось побегать вместе с ними за болгарскими монахами! Ты сможешь дать мне совет: как лучше убрать защитников стен Константинопольского кремля?

— Я подумаю об этом, князь, когда увижу эти легендарные стены сам! — волнуясь, ответил Ярослав Уличский.

Олег поклонился уличскому воеводе и, широко улыбаясь, сказал следующему полководцу:

— О Глеб Тиверский! Твои ратники поразили меня в самое сердце! Они учуяли правоту моего замысла и везде были равны в силе и ловкости моим опытнейшим ратникам! Надеюсь, при взятии ворот Константинополя мы все будем едины и не растеряемся.

— Надо предупредить воинов, что греки хитры и могут подбросить яда в вина и яства, великий князь, — довольный вниманием Олега, ответил молодой, черноволосый, с красивым строгим лицом Глеб Тиверский.

— Мы поговорим с воинами об этом особо, — согласился Олег и подошел к следующему полководцу.

— Синько! Дорогой воевода хорватской дружины! Не зря первые русичи избрали твои леса и горы своей древней стоянкой! Сколько умения во владении секирами и копьями увидел я! После похода ты немного задержишься в Киеве и обучишь своим хитрым выпадам наших стольных ратников! Согласен, молодой забияка? — засмеялся Олег.

— Согласен после свидания с любимой женой приехать в Киев и обучить твоих столичников уму-разуму! — смеясь, ответил хорватский воевода.

Олег подошел твердой успокоенной поступью к Карлу Ингелоту.

— Ну а ты, дорогой фриз, знатный потомок фризских пиратских королей, Карл Ингелот, не зря ты остался в моей дружине со времен мадьярского нашествия. Я очень доволен твоей лихостью, ты пригодишься нам при взятии Коровьего брода, который византийцы именуют сейчас Босфоровым[59] проливом! — снова засмеялся Олег, похлопывая сорокалетнего Карла Ингелота по могучим плечам.

— Согласен, великий киевский князь, — широко улыбаясь, ответил именитый фриз и посторонился: за ним стояли самые дорогие князю люди, его «Лучеперые».

— Ну а вы, мои преданные друзья! Я прошу вас об одном: никуда от меня не отлучаться, даже тогда, когда вы будете выполнять мои задания! Душой и сердцем мы должны быть всегда вместе и едины делами своими! — жарким шепотом попросил он своих любимых друзёй и повлажневшими глазами окинул каждого из них: Стемира, Фарлафа, Веремида, Рулава и Ленка с Любаром.

Затем князь повернул к левому флангу своих дружин, где стояли воеводы плесковский, новгородский, белоозерский. Он подошел и к ним с радостной улыбкой на устах и для них нашел добрые, но несущие в душу каждого желание выполнить волю своего предводителя слова.

«Вот теперь можно начинать говорить с ними о главном: о штурме Константинополя», — решил Олег, и, пока его слуги разбивали княжеский шатер, он усердно молился Перуну.

Закончив молитву, он обратился к слуге с просьбой позвать к нему Ленка, и, когда тот явился не один, а с каким-то бродягой, Олег сначала вспылил.

Борода бродяги, его рваная одежда вызвали в Олеге и жалость, и злобу. «Пошли, бродячий человек, я накормлю тебя сытной пищей», — сказал ему Олег, уводя странника в свой шатер.

Но как только Олег со старцем миновали любопытствующие глаза и угли и оказались одни в княжеском шатре, старец мгновенно преобразился и оживленно заговорил:

— Не тревожься, Олег! Но приготовься, как я и предупреждал: бухта Золотой Рог закрыта обновленной цепью. Тебе придется повторить Аскольдову хитрость. Поставь часть флота на колеса, пройдешь с ним вдоль Константинопольского кремля от Деревянных ворот до Золотых, то есть с севера на юг, расставишь метательные и черепаховые биты вдоль ворот Калигарийских, Меландзийских и Пятибашенных, особо укрепленных, и единым ударом всех пробойных сил сможешь сокрушить стены Феодосия, коим пятое столетие насчитывается.

— Гаст! Я счастлив видеть тебя! Ты, Дитмар, Рем и Фалько столько нужных вестей собрали для меня, что мне будет стыдно не взять город. На всех вратах Царь-града я оставлю по заметной отметине, чтобы вечно помнил сей пьяный зазнайка, как врать и прибедняться перед племенем русичей! — горячо проговорил Олег, обнимая своего тайного и самого дорогого лазутчика. — А теперь скажи мне, так ли уж набожны и сильны духом своего бога братья-императоры? — с тревогой спросил князь Гаста, не тая тревоги от верного лазутчика.

— Скажу одно, великий князь Олег: оба брата-императора верят и в силу Йогве, и в силу Христа, и в силы языческих богов! Изыскивают отовсюду наибольшую выгоду, а поэтому и убили свою мораль. Душа у обоих ослабла, что возмущает патриарха Евфимия, но он молится и за того, и за другого, а теперь вот и за новорожденного императора молится, но знает, что Христос не откликается святым духом на его молитвы, — тихо поведал Гаст.

— А как Евфимий это чует? — удивился Олег.

— Свечи стали ни с того ни с сего гаснуть в храмах, — пояснил Гаст.

— Свечи, говоришь!.. А мой костер возле ног киевского Перуна горит днем и ночью, и дозорные Любара мне все время доставляют вести о его стойком огне! — обрадованно заметил Олег, и в глазах его вдруг появились маленькие огненные точки.