Князь Александр Сергеевич Меншиков. 1853–1869 - [57]

Хрулев ласково их принял. Еще в южной армии он встречался с этими удальцами; они знали Хрулева и рады были находиться в его распоряжении. Батальон этот, сколько мне помнится, был первоначально направлен к Севастополю; но, узнав на дороге, что под Евпаториею готовится дело под начальством Хрулева, греки-волонтеры свернули к нашему отряду и явились нежданные. До их прибытия, я ничего не слыхал о греках, и в боевых распоряжениях им еще не было назначено и места. Довольный их приходом, Хрулев тотчас же нашел им применение, согласно их боевой своеобразности, выработанной единственно практикою. Предуведомляя греческих ротных командиров о замышленном штурме, Хрулев сообщил им, что их назначение в деле: броситься первыми на укрепление правого фланга города, овладеть или засесть в ближайших домах и, обстреливая батареи с тыла, содействовать успеху общего штурма.

В храбрых капитанах не было заметно и мысли об опасностях такого отважного поручения; они, напротив, видели в нём предоставленную им честь первыми ворваться в Евпаторию и только просили Хрулева указать место атаки каждой роте отдельно. На это Степан Александрович предложил молодцам, по их усмотрению, выбрать из среды своей одного капитана, чтобы ему быть за батальонного командира, который, подведя роты, распределил бы на месте пункты атаки для каждой. Но греки решительно отказались подчиняться одному из своих товарищей.

— Мы все равны, — говорили они, — и старшинства между нами нет!

Хрулев указал им на доблестного капитана Христовери, уже отличавшегося на Дунае; но и сам он отказывался, и товарищи не уступали ему преимущества над ними. После того Хрулев предложил выбрать Папу-Дука;

— Чего вам лучше, — сказал он, — Папы-Дука, вашего священника; он пойдет впереди вас, с крестом и мечом!

Но и Папу-Дука единогласно отвергли, хотя он сам был бы и не прочь. Не состоялся выбор и Карайско, командира 1-й роты, истого атлета, сурового видом. Не порешив ничем, Хрулев отпустил греков, советуя им подумать. Они возвратились через час, прося генерала назначить им в батальонные командиры одного из штаб-офицеров русских войск, обещая подчиниться ему безусловно. Видя, что греки между собою не поладят, Хрулев назначил меня им в командиры. Узнав, что я адъютант главнокомандующего, греки были очень довольны. В помощь мне Хрулев оставил при ротах капитана Алексапольского полка Степанова, который сопровождал греков из дунайской армии в нашу.

Переводчиком при переговорах Хрулева с греками служил, состоявший при мне, Димитрий Подпати. После того, каждый из капитанов, подходя с ним ко мне, говорил приветствие. Окружив меня, они стали рассказывать о своих действиях на Дунае, обещаясь и здесь выказать свою преданность и благодарность государю. При этом они выражали сожаление, что только пять греческих рот успели прорваться за Дунай, во время отступления южной армии через мост; другим же и многим ротам греческих волонтеров это не посчастливилось. Они рассчитывали перейти мост в хвосте армии, как внезапно переправа была прекращена, мост был разобран, и греки остались на противоположном берегу одни против турок, со множеством болгарских семейств, искавших спасения в покровительстве наших войск… И греки и болгары — брошенные нами — были перерезаны турками.

Возвращаюсь к своему рассказу. Дело с греками было улажено. Вечером того же дня, приехал давно и с нетерпением ожидаемый командир 8-й дивизии, князь Урусов. Не теряя времени, Хрулев спешил посвятить его во все распоряжения, приготовленные для частей войск. С своей стороны. Урусов охлаждал горячность Хрулева, представляя ему на вид, что дело необходимо отсрочить, так как войска 8-й дивизии еще бедствуют на пути и прибудут лишь на другой день. Не сразу соглашаясь отложить назначенный для боя день (4-го февраля), Хрулев просил князя Урусова прежде прослушать диспозицию, сообщая ему, что неприятель предуведомлен изменником-уланом о нашем намерении и потому надо спешить делом.

Князь Урусов сел, мы все разместились вокруг него, чтение диспозиции началось. На первых же строках князь остановил чтеца и, взяв от него тетрадь, внимательно прочитал вступление, и произнес:

— Постой, братец Степан Александрович: ты пишешь это мне в форме предписания; ты забыл, что я старше тебя. Вели переписать.

— Да, точно, я упустил это из виду, — отвечал Хрулев, — но не в этом дело! Слушай дальше…

— И не думай! — отвечал Урусов, — перепиши, тогда буду слушать.

— Помилуй, когда тут переписывать! Что за формальности!.. На это понадобится целая ночь. После перепишем…

— Нет, вели переписать теперь, а то и слушать не хочу!..

Никакие убеждения Хрулева не действовали; князь Урусов непреклонно стоял на своем. Нам казалась не ко времени подобная щекотливость; князь, разумеется, не знал чего нам стоило и это-то написать: писарей не было, мы все писали под диктовку Хрулева.

Делать было нечего, пришлось уступить требованию Урусова. Штаб-капитан Цитович уже взялся было за перо, как князь смиловался: взял опять тетрадь в руки, перелистовал ее, и убедясь, что по объему диспозиции на её переписку действительно потребуется много времени, согласился на переписку только одного заглавного листа.