Книги Иакововы - [6]

- Простите мне, сударь, это нашествие…

Тот напряженно глядит прямо на ксендза, но уже через мгновение выражение на его лице постепенно меняется. Га нем появляется нечто вроде улыбки. Неожиданно до ксендза декана доходит, что тот его не понимает, так что теперь он подходит иначе, начиная речь на латыни, в радостной уверенности, что вот, свой нашел своего.

Еврей медленно переводит взгляд на парня в двери, того запыхавшегося, а тот смело заходит в средину, одергивает куртку из темного сукна.

- Я буду переводить, - извещает он неожиданно низким голосом с мягкой русинской напевностью и, указывая пальцем в ксендза декана, взволнованно заявляет, что это настоящий-пренастоящий ксендз.

Ксендзу декану как-то в голову не пришло, что понадобится переводчик, он сам об этом как-то не подумал. Он смущен и не знает, как из всего этого выбраться, ибо все дело, по замыслу деликатное, неожиданно становится публичным и через пару ми­нут привлечет сюда весь торг. Охотнее всего, он вышел бы отсюда в холодный туман с запахом конского помета. Он начинает чув­ствовать себя окруженным в этом низеньком помещении, в этом воздухе, густом от запаха пряностей и кореньев, к тому же с улицы уже кто-то с любопытством заглядывает, чтобы проверить, а чего тут такого происходит.

- Хочу переговорить с уважаемым Элишей Шором, если он позволит, - говорит ксендз. – Наедине.

Жиды[10] застигнуты врасплох. Они обмениваются между собой парой предложений, Иеремия исчезает и только через дол­гое время, переполненное невыносимым молчанием, он возвращается. По-видимому, ксендз получил разрешение, и теперь его ведут за полки. Все это сопровождается какими-то перешептываниями, легким топотом детских ножек, сдавленным хихиканием – словно бы за тонкими стенками находились толпы других людей, которые сквозь щели в деревянных перегородках с интересом глядят сейчас на ксендза рогатинского декана, путешествующего по закоулкам еврейского дома. И при этом еще оказывается, что лавочка у рынка оказывается всего лишь небольшим плацдармом гораздо сильнее расположившейся структуры, похожей на пче­линый улей: комнат, коридорчиков и лесенок. Весь дом оказывается гораздо большим, он выстроен вокруг внутреннего двора, ко­торый ксендз видит лишь краем глаза через маленькое окошко в помещении, в котором ненадолго останавливается.

- Меня зовут Грицько[11], - на ходу отзывается паренек с бородкой. Только сейчас до ксендза доходит, что если бы он даже по­желал сейчас отступить, то просто не знал бы, как выйти из этого пчелиного дома. Он начинает потеть по причине этой мысли, и тут со скрипом открывается одна из дверей, в них появляется худощавый мужчина в возрасте, с ясным, гладким, непроникновен­ным лицом, с седой бородой, в платье ниже колен, на ногах у него шерстяные носки и черные шлепанцы.

- Вот это как раз и есть равви Элиша Шор, - взволнованно шепчет Грицько.

Комната небольшая, низкая и очень скромно обустроенная. Посреди находится широкий стол, на нем лежит раскрытая книга, а рядом, в нескольких кучках, другие – взгляд ксендза жадно бегает по их корешкам, пытаясь прочитать названия. Ксендз вообще мало чего знает про евреев, ну а рогатинских знает только лишь с виду.

Совершенно неожиданно ксендзу кажется симпатичным то, что оба они небольшого роста. Перед высокими людьми он всегда чувствует себя каким-то сконфуженным. Сейчас же они стоят друг напротив друга, и на миг у ксендза создается впечатле­ние, будто бы и тот доволен таким подобием. Еврей мягко садится, улыбается у рукой указывает на лавку для ксендза.

- С вашего позволения и при столь необычных обстоятельствах прихожу я к вам, сударь, совершенно инкогнито, услыхав многое о вашей большой мудрости и эрудиции…

Грицько останавливается на полуслове и спрашивает у ксендза:

- Ин-ко-гнито?

- Ну да, это означает, что с мольбой прошу конфиденциальность сохранить.

- А что это: с моль-бой? кон-фи-ден-циаль-ность?

Ксендз, неприятно удивленный, замолкает. Попался же ему толмач, он же видит, что тот его не понимает. Так как тогда им разговаривать? По-китайски? Ладно, он будет стараться говорить просто:

- Прошу сохранять тайну, ведь я же не скрываю, что являюсь рогатинским деканом, католическим священником. Но преж­де всего – автором. – Слово "автором" он подчеркивает, поднимая палец. – И сегодня я желал бы разговаривать не как духовное лицо, но именно как автор, который, не покладая сил, трудится над неким опускулюм…

- О-пус-ку-люм? – доходит до него наполненный сомнением голос Грицька.

- …небольшим таким произведением.

- Ага. Пан ксендз пущай простит меня, я в польском не слишком ученый, а только в таком простом языке, на котором люди разговаривают. Того только и знаю, что возле лошадей услыхал.

- От лошадей? – уже безмерно дивится ксендз, ужасно разозленный паршивым переводчиком.

- Ну, потому что с лошадьми дело имею. Торговля.

Грицько говорит, помогая себе руками. Мужчина глядит на него темными глазами, в которых ничего нельзя понять, и тут ксендзу приходит в голову мысль, что, возможно, он имеет дело со слепцом.

- Уже несколько сотен авторов прочитавши от начала и до конца, - продолжает свое ксендз, то тут, то там беря на время, то покупая, чувствую я, что множество книг мне еще неведомо, а доступа к ним я совершенно иметь не могу.