Многолетняя научная работа приучила меня к тому, что в последних абзацах статьи или книги следует повысить градус обобщения, чтобы придать особую убедительность итоговым выводам. Что ж, не буду изменять привычному способу действий.
Происшедшая и длящаяся на наших глазах информационная революция изменила облик и характер словесной и художественной культуры. Россия, в соответствии со своими историческими привычками, бросилась в эту революцию с головой и если не захлебнулась, то воды наглоталась порядочно. Пришел конец не только нашей прославленной литературоцентричности, но также немаловажным факторам, которые эту литературоцентричность пестовали и поддерживали:
– массовым и разнообразным библиотекам;
– неторопливому анализирующему чтению;
– тщательной словесной отделке и необходимому для нее профессионализму;
– ожидаемой предсказуемости ассоциаций, порождаемых художественным текстом.
В искусстве, в науке, в культуре торжествуют интеграция и синкретизм, что в еще большей степени лишает литературу ее исключительного и особого положения. Привычное словосочетание «литература и искусство» того и гляди потеряет право на жизнь и либо распадется, либо укоротится.
И все-таки в сознании человека, положившего жизнь на служение Языку и Слову, скепсис не может не бороться с надеждой. Пусть простит меня читатель за высокопарность, которая искупается только искренностью, но неизменным утешением служит следующее:
– Человечество не может существовать вне знакового моделирования мира, которое осуществляется главным образом через язык.
– Художественный образ, рожденный и запечатленный при помощи языка, является самым мощным средством сохранения и развития эмоционального и этического опыта поколений, который – хочешь не хочешь – надо осваивать и передавать дальше.
– Формы образного мышления меняются – что ж, это неизбежно, и без этого, наверное, было бы скучно. Но язык вечен, а значит, вечна и словесная культура. В том числе и художественная речь.
…и при слове «грядущее» из русского языка
выбегают мыши и всей оравой
отгрызают от лакомого куска
памяти, что твой сыр дырявой.
После стольких лет уже безразлично, что
или кто стоит в углу у окна за шторой,
и в мозгу раздается не неземное «до»,
но ее шуршание. Жизнь, которой,
как дареной вещи, не смотрят в пасть,
обнажает зубы при каждой встрече.
От всего человека вам остается часть
речи. Часть речи вообще. Часть речи.
(Иосиф Бродский. 1976)
