Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя - [72]
Мало кого из прочитавших не потряс «Архипелаг». Его величественное здание стоит особняком в русской литературе. Всесторонняя, эпическая и вместе с тем яростно-публицистическая летопись советской каторги оказалась не только энциклопедией лагерного мира, учебником тюремной этнографии, памятником миллионам замученных – нет, эта книга еще и о том, как человек, сделанный рабом тоталитарного государства, распрямляется, завоевывает внутреннюю свободу, обретает сияние правды и красоты. Обретает не каждый. Но многие, многие…
При всем моем преклонении перед трагической прозой Варлама Шаламова, перед трагедией его жизни, при всем моем восхищении множеством шедевров из «Колымских рассказов», ближе мне все-таки Солженицын, с его неугасающей верой в человека, уважением к его достоинству и попыткам это достоинство сохранить. Большинство солженицынских персонажей, и даже Иван Денисович, вовсе не безответные «терпилы»! Они не вылизывают чужие миски, не подличают, не унижаются, они – в нечеловеческих условиях – ухитряются заработать, а не выпросить свое право на жизнь: «У нас нет, так мы всегда заработаем!», по слову того же Ивана Денисовича.
Трагедия – да. Но и преодоление! А значит, и надежда. Вот суть моего и нашего впечатления от «Архипелага».
Кроме ослепительно-яростной интонации всеохватного повествования, мне очень дорого в художественной манере «Архипелага» предельное, точечное сужение хронотопа отдельных эпизодов. Сам писатель говорил об этом так: «Литература никогда не может охватить всего в жизни. Я приведу математический образ и поясню его: всякое произведение может стать пучком плоскостей. Этот пучок плоскостей проходит через одну точку. Эту точку выбираешь по пристрастию, по биографии, по лучшему знанию…»[8]. Как известно, А. И. Солженицын в 1941 году окончил физико-математический факультет Ростовского университета и долгое время после освобождения работал учителем математики и астрономии. Такое построение – один из главных приемов Солженицына; произведение у него разом и точечно (во времени – пространстве), и многомерно. А определяющим вектором развертывания текстовой ткани становится динамика действия – как внешнего, так и внутреннего. Сущность человека дается через его поступок, и до чего это важно в наше безмускульное время!
Покоряло также благородство цели. Напомню знаменитый эпиграф:
А ведь были и отвергающие эту книгу. Они есть и сейчас, их ряды множатся. «Хватит рассказывать об этих ужасах! откуда такие цифры? оболгал Горького! да он сам был стукачом!» – говорят они. Как часто мне хотелось крикнуть в ответ словами Пушкина:
«Он мал, как мы, он мерзок, как мы!» Врете, подлецы: он и мал, и мерзок – не так, как вы – иначе.
Спустя год я залпом проглотила «В круге первом» и «Раковый корпус», а позже неоднократно их перечитывала. Впечатление менялось: текстовое богатство со временем оборачивалось разными сторонами, одни и те же персонажи то нравились безоговорочно, то вызывали отчуждение и даже отторжение. Но такого мгновенного и полного принятия, как в случаях с «Иваном Денисовичем» и «Архипелагом», уже не было. Этим романам явно не хватало чистоты художественного решения. Чем дальше, тем больше Александру Исаевичу этого не хватало… Странно и горько видеть, как недостаток художественной культуры и художественной интуиции калечил великолепные замыслы. Впрочем, это было заметно уже в таких давно опубликованных произведениях, как «Матренин двор», «Случай на станции Кречетовка», «Для пользы дела». Из той серии рассказов безупречно смотрится только «Правая кисть».
Повторю (я об этом уже упоминала): образ Сталина в «Круге» выполнен антихудожественно, а значит, фальшиво и неубедительно. Немало психологических неувязок и натянутости в фигуре Рубина, что отмечали многие и, в частности, сам прототип – Лев Копелев. Безоговорочно мне понравился рыжий дворник Спиридон да еще женщины – жены и подруги заключенных. Согласна, роман интересный, богатый неоднозначными мыслями, полнокровный, но классикой ему не стать.
Ближе к интуитивно ощущаемому классическому идеалу оказался «Раковый корпус». Архетипическая тема борьбы со смертельной болезнью, борьбы со смертью близка неизмеримо большему числу читателей. Замечательно удались врачи; пронзительно выписаны некоторые эпизодические персонажи – интеллигентная нянечка из ссыльных петербурженок Елизавета Анатольевна, «старый филин» Шулубин, веселый солдат конвойной службы Ахмаджан. Но… режут глаз и слух «поэтесса» Авиета, самоуверенный геолог Вадим да и главный антигерой Русанов. «Корпус» я все-таки люблю больше «Круга»; очень милы мне ссыльные супруги Кадмины с их заразительным жизнелюбием, забывающая о себе из-за своих больных Донцова, тот же Шулубин, цитирующий Костоглотову мое любимое пушкинское:
Самокритично признаюсь: на этих романах Солженицын как писатель для меня закончился (с одним исключением – о нем речь впереди). Ни «Август четырнадцатого», ни другие романы из пресловутого «Красного колеса» мне одолеть не удалось, и не мне одной. Скучно, далеко, безжизненно. Невкусно! Возможно, здесь одинаково виноваты и автор, и читатели: все-таки никоим образом не устарел пушкинский упрек в том, что мы «ленивы и нелюбопытны». Однако что есть, то есть: не читают «Красное колесо». И вряд ли будут читать.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.