Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя - [70]
Все – мы, во всем – мы, мы – пламень и свет побеждающий, сами себе Божество, и Судья, и Закон.
(«Мы». 1917)
Но «мы», превращающееся в круглосуточного надсмотрщика и контролера? «мы», среди которого скрыты Хранители – шпионы и каратели? Нет, увольте…
И третье, о чем буквально вопиет весь роман, это тоталитарное извращение человеческого сознания и культуры. Автор обнажает перед читателем специфическую структуру несвободного сознания: текст представляет собой записки благополучного обитателя и горячего сторонника Нового Мира, нумера Д-503, и как отчаянно цепляется герой за положительную и позитивную информацию, с какой страстью пытается оправдать все жуткое и отвратительное, совершающееся перед его глазами, как не уверен он в самостоятельных движениях собственной души… Те, которых нынче презрительно и снисходительно называют «совками», не могли не примерять прочитанное к собственному жизненному и душевному опыту. Эпопея со ссылкой в наш закрытый город опального академика Сахарова, с восьмилетним пребыванием Андрея Дмитриевича и Елены Георгиевны в горьковском микрорайоне Щербинки, разворачивалась совсем рядом. Сколько мне пришлось выслушать раздраженных реплик типа: да это жена его накручивает! она и есть причина всех его голодовок! а он – ну, что он, он просто блаженный, не от мира сего… Руками и ногами люди отталкивались от ужасной и горькой правды, повторяли: да ничего особенного, он здесь и работать может, и все условия ему создали – квартира-то четырехкомнатная…
Особенно задевала меня при чтении замятинского романа убежденность обитателя «закрытого общества» в уникальности и сакральной значимости пережитого:
Да, что-то от древних религий, что-то очищающее, как гроза и буря – было во всем торжестве [публичной казни диссидента, осмелившегося восстать против режима и главы государства – Благодетеля]. Вы, кому придется читать это, – знакомы ли вам такие минуты? Мне жаль вас, если вы их не знаете…
Именно опасное упоение мнимой исторической правотой заставляло и заставляет коммунистов утверждать, что знаменитый «Моральный кодекс строителя коммунизма», в сущности, копирует христианские заповеди.
Очень заманчиво и соблазнительно, но, как показывает исторический опыт, безнравственно ощущать себя вершителем судеб, «знающим, как надо» (Галич), находящимся на высоком, торжествующе справедливом гребне истории. Многие и многие таланты попались на эту удочку:
(П. Коган. «Лирическое отступление». 1941)
Будь прочитан роман Замятина в 1920-е годы, сто лет назад… С годами я все меньше верю в возможности художественного слова влиять на поведение человеческой массы. Но кто знает?
В том же 1988 году на советского читателя хлынул поток мемуаристики, начиная с записок бывших сталинских узников и кончая исповедями совестливых благополучных современников. Расскажу о трех поразивших не только меня публикациях.
«Крутой маршрут» Е. С. Гинзбург впервые опубликовало в 1989 году рижское издательство, а позже я приобрела другое, более полное издание, с фотографиями и примечаниями. Сколько раз я перечитывала эту книгу! Личность Евгении Семеновны, обладающая бесконечной привлекательностью и обаянием, кажется мне много крупнее и значимее личности ее сына, Василия Аксенова. Дело в том, что она – победительница своей судьбы, и эту волевую торжествующую интонацию не заглушить даже самыми драматическими поворотами «крутого маршрута» ее тюремных, лагерных и ссыльных испытаний. Чего стоит хотя бы эпизод с ее отчаянным и безрассудным уходом сразу же после освобождения из Эльгенского лагеря в поселок Таскан, к мужу Антону Вальтеру. Надвигается многодневный буран, путь в двадцать два километра через тайгу непредсказуем и опасен. Но оставаться в лагере даже лишнюю минуту невыносимо, и она очертя голову отправляется в дорогу. По всем литературным канонам этот поход должен закончиться трагически – если не гибелью, то хотя бы обморожением, простудой, больницей… Но нет! В снежной пелене появляется фигура доктора Вальтера:
– Так я и знал! Так и знал! Вот что значит, девочка в свое время не получила немецкого воспитания! Способна на любое сумасбродство!
Он вырывал у меня из рук злосчастный чемодан и одновременно вытирал мне слезы прямо своей роскошной кожаной варежкой. Слезы примерзали к ней на ходу.
– Покажи руки! Ну, конечно, поморожены… Стой!
Он поставил чемодан и, набрав в руки снега, принялся отчаянно тереть им мои пальцы. Это было адски больно, и теперь у меня была уважительная причина реветь во весь голос, причитая:
– Неужели трудно понять, что Эльген не то место, где можно оставаться добровольно! Да пусть хоть и на три дня! Подумаешь, плохой погоды испугались!
Это было упоительно сладко: после такого космического одиночества сознавать, что теперь есть кому меня жалеть, бранить, разоблачать мои необдуманные поступки. Да и мне есть на кого кричать и возводить обвинения одно другого несправедливее…
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.