Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя - [68]
В общем, если вы хотите своим творением поведать городу и миру нечто важное и получить при этом отклик, совершенно необходимо, чтобы ваше произведение будило аппетит, жажду, любопытство у рядового обывателя, обычного, не замороченного эстетическими изысками читателя. Пусть будет мать, самозабвенно любящая и понимающая сына; пусть будет отец, «чужой» и далекий; дядя или учитель, который духовно на тебя повлиял и которого ты мысленно берешь за образец; пусть будут школьные друзья с разными и непредсказуемыми судьбами, соседи по коммунальной квартире, сослуживцы; пусть будут живые споры, ссоры и столкновения с чуждыми тебе особями, пусть будет любовь, страсть, наконец секс; пусть будут испытания, с которыми необходимо справиться, чтобы сохранить в себе человека. Только на этом фоне станет видна жизнь страны и слышна поступь истории.
Какие лица были тогда на обсуждении романа в актовом зале университета! До сегодня помнятся разбуженные глаза, напряженные и светлые лбы, живая эмоциональная мимика, слышатся то убежденные, то растерянные голоса…
Как стало возможным возрождение культового мышления? Возвращение к возвеличиванию Сталина казалось невероятным, но я вижу его собственными глазами. И еще хорошо, если это только последствия исторических травм, а не постоянная принадлежность нашего национального характера. Невесело, страшно, а главное – стыдно. Непереносимо стыдно.
В 1988-м главным произведением оказался все-таки не «Доктор Живаго», а роман В. Гроссмана «Жизнь и судьба». О «Докторе Живаго», о первых впечатлениях от него я в этих записках уже упоминала. По прошествии тридцати лет (господи, как оно летит, время!) все отчетливее открывается философская глубина художественного мышления Пастернака, чуждая большинству современников высота его точки зрения на социальные катаклизмы России. Постигнуть эти высоты и глубины, конечно, дано далеко не всем, и, наверное, так и должно быть, да и к лучшему. А Гроссман во время первой публикации в СССР своего романа, законченного в далеком 1960 году и спустя год реквизированного органами госбезопасности («арестованы» оказались не только черновики, но даже использованные ленты пишущих машинок), поразил всех моих друзей, вплоть до того, что «Жизнь и судьбу» по силе общественного воздействия сравнивали с «Мастером и Маргаритой». Художественных открытий проза Василия Семеновича мне не принесла (исключая предсмертное письмо матери Штрума, но здесь сработала сила документа – практически это письмо матери самого автора, которую постигла та же страшная участь в немецком лагере уничтожения). Но, читая «Жизнь и судьбу», я снова и снова вспоминала слова Пушкина о том, что проза «требует мыслей и мыслей – без них блестящие выражения ни к чему не служат». И мыслей было в избытке.
Несправедливо считать, что Гроссман поставил знак равенства между сталинским Советским Союзом и фашистской Германией. Но его утверждение, что как тот, так и другая явились разными ипостасями одной сущности – партийного государства, до сей поры кажется мне справедливым, глубоким и пророческим. КПСС и НСДАП видятся воистину дьявольскими общественными институтами, лишавшими миллионные массы людей права иметь собственные убеждения, высказывать их и следовать им. Боюсь, что этот гроссмановский урок нашим обществом доселе не только не усвоен, но даже не понят.
То, что в Великую Отечественную народ воевал не только за Родину, но и за свободу, – святая правда, об этом говорил мой отец. Это чувствовали и осознавали очень многие фронтовики. Не все, но лучшие из них. А самые прозорливые и совестливые знали и любили пронзительное стихотворение прошедшего фронты Великой Отечественной Давида Самойлова, написанное в далеком оттепельном 1961-м:
(«Если вычеркнуть войну…». 1961)
Именно свобода, как главный результат победы, была у народа украдена. Но кто об этом думает и говорит сейчас, даже в недавний год 75-летнего юбилея этой победы? Больше того, именно в нынешнее время видится трагическим фарсом покорное склонение российского населения под одну-единственную властную руку…
Замечательно глубоко прочувствовал и проанализировал Гроссман суть антисемитизма, то содержание и те причины, которые укоренили его в цивилизованном сознании. Лучшей характеристики этого позорного, не исчезнувшего даже после Холокоста явления я так и не встретила.
И то, что Василий Семенович – осознанно или нет – подражал своему кумиру Льву Толстому, в конечном счете оправданно, потому что лишь реализм толстовской силы и бесстрашия мог справиться с художественной реализацией гроссмановских прозрений.
Прозе Гроссмана чуждо опьяняющее читателя «плетение словес», сила и драйв его нарратива в другом – в неуклонном, глубоком, точном и бесстрашном следовании действительной жизни. Для меня же опьянение словом с детства и по сию пору одно из любимых наслаждений; словесная игра, неожиданная ритмическая или образная находка, богатство ассоциативных реакций на фразу, слово, слог, звук не перестают удивлять и радовать. Проза первых перестроечных лет – «Печальный детектив», «Дети Арбата», «Жизнь и судьба» – перенастроила воспринимающий аппарат: «свобода приходит нагая…», по словам Хлебникова. Однако повесть Л. К. Чуковской «Софья Петровна», в которой даже под микроскопом не найдешь ни одного словесного изыска, потрясла до потрохов силой не только бытийно-философского, но и художественного удара.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.