Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя - [67]
Подражание армянскому
Стансы
В эти же годы дошел до советского читателя и полный текст «Поэмы без героя». Очень люблю эту вещь, часто вслух читаю отрывки из нее, но до конца близкой и «моей» она так и не стала. Все-таки было в характере Анны Андреевны нечто сатанинское; впрочем, возможно, что именно это и позволило ей выжить, сохраниться и отдать миру Бродского. А может быть, мне, из-за моего «нехристианского» мировоззрения, просто не дано постигнуть в ее личности то, о чем Бродский говорил, цитируя ее: «Ты не знаешь, что тебе простили…»
Только сатанинское знание человеческой души могло продиктовать такие стихи, как «Есть три эпохи у воспоминаний…» (1945). С неизменным холодом по спинному хребту перечитываю:
А стихотворение «Меня, как реку, суровая эпоха повернула…»? Мы счастливы, что она у нас была. Как сказал В. Корнилов:
(«Анне Ахматовой». 1961)
Сейчас, когда художественная литература и ее новинки скатились куда-то на дальние задворки общественной жизни, даже трудно представить, какой ошеломляющий и повсеместный успех имел роман А. Рыбакова «Дети Арбата». На кафедре советской литературы в очереди за соответствующими номерами журнала «Дружба народов» я была под номером 17 – притом что на филфаке относилась далеко не к последним фигурам. Обсуждение романа состоялось осенью 1987-го в огромном актовом зале университета, и яблоку упасть там было негде.
Как и при появлении катаевского «Алмазного венца», многие эстетствующие филологи морщили носы: рядовая заурядная проза, что вы там находите? где речевые характеристики, где психология, где неожиданные или хотя бы нестандартные повороты сюжета, наконец? Помню, как одна моя коллега по кафедре говорила: «Наташа, ведь там одно-единственное художественное открытие – это образ Шарока…»
Когда подобные ноты зазвучали в первых выступлениях на массовом обсуждении, аудитория возмущенно загудела и одобрительными выкриками дружно поддержала незаметную сотрудницу, которая, поднявшись, растерянно произнесла: «Понимаете, ведь мы ничего не знали… А теперь…»
Я и сегодня безоговорочно считаю этот роман гражданским подвигом Рыбакова, о чем во всеуслышание заявила в своем тогдашнем выступлении. Дело не только и не столько в обращении к теме зарождающегося сталинизма, который в начале 1930-х годов уже начал шагать по трупам и ломать судьбы. Дело в том, что этот роман всем взявшим его в руки хотелось читать: там были молодость, страсть, любовь, трагические столкновения со злом и попытки противостоять ему, там была Москва с ее Арбатом, институтами, заводами, ресторанами, коммунальными квартирами, Кремлем, там была жизнь. И там был Сталин.
Образ Сталина – несомненная и невероятная удача Рыбакова. Ни Солженицын («В круге первом»), ни Аксенов («Московская сага») Сталина показать не сумели. Сталин не был и не мог быть смешным! В сатирической прозе (скажем, у Войновича) смех над его фигурой оправдан и допустим, но в прозе реалистической, рядом с другими полнокровно вылепленными образами смех над Сталиным нарушает историческую достоверность, оскорбляет народное чувство справедливости.
Рыбаков ненавидит Сталина, но не унижает его, а рисует во весь страшный рост. И это оказалось самым правдивым и действенным. Недаром В. Каверин, который достаточно полно знал изнанку сталинизма – особенно из-за трагической судьбы старшего брата, талантливейшего микробиолога Л. Зильбера, записал в дневнике об одном товарищеском вечере тех лет: «Говорили о Сталине. Сталиным был Рыбаков…»
А Юра Шарок, так запомнившийся многим искушенным читателям, действительно стал еще одной художественной удачей Анатолия Наумовича, который, видимо, достаточно навидался представителей этой человеческой породы во времена своих тюремных и ссыльных мытарств. В сущности, Шарок – идеальный чекист, энкавэдэшник, кагэбэшник, наконец, фээсбэшник. Благообразен, неглуп, не лишен обаяния (особенно действующего на женщин), осторожен, немногословен (однако иногда способен на острое словцо) – и абсолютно беспринципен, жесток и беспредельно себялюбив. Узнаете?..
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.