Книга воспоминаний о Пушкине - [34]

И вот в это же утро я познакомился с одним из его сыновей-сподвижников, а именно с А. Н.,[192] о котором нередко упоминает Пушкин в своих записках.

А. Н., по расстроенному здоровью, тогда уже был в отставке, в чине полковника, и жил при отце в Киеве. До этой встречи я знал А. Н. по наслышке; но при от‘езде моём из Кишинёва, Пушкин советовал мне познакомиться с ним, как с человеком образованным и вообще замечательным.

При этом первом летучем нашем знакомстве, когда мы едва разменялись несколькими приветствиями, А. Н. остался для меня замечательным тем только, что он был участником в славной битве отца своего под стенами Смоленска. В то же время я невольно вспомнил последующие годы за 12-м, когда изображения знаменитых военачальников этой годины славы начали вытеснять из боярских домов наших изображения маршалов Наполеона; вспомнил и изображение Николая Николаевича, с виньеткой внизу, представляющею Раевского с двумя сыновьями по сторонам перед колонною, и подпись из слов его: «вперёд, ребята! я и дети мои укажут вам путь!» Отрадно верить, что эти слова и изображение исторически верны; но в те славные времена так много было чего-то великого, что и в подобном случае сомнение не должно иметь места. Есть такие эпохи в жизни, когда как-то верится неимоверному. Кто, например, поверит, что граф Орлов-Денисов,[193] сопутствуемый лейб-медиком Сир Вилье[194] и удалым урядником, взял в плен целый отряд французов; а между тем это правда, как правдивы слова «Певца во стане,» что

Орлов отважностью орёл!

Но не один «Певец», когда уже я носил эполеты, сближал меня с чувством глубокого уважения к людям 12 года.Конечно нет, но по милости первого моего начальника Николая Николаевича Муравьёва,[195] в военно-учебном заведении которого я имел честь находиться, я уже знал некоторые подробности о действиях знаменитых военачальников того времени. Имя и заслуги Николая Николаевича Раевского мне были известны, как я уже говорил, не по одному «Певцу» и портрету с виньеткой, но я уже видел в нём героя-полководца. Я знал о его действиях под Смоленском[196] и Роменвилем (Romainville)[197], где в той и другой битве он является витязем, достойным славы России. Знал в особенности о его подвигах на незабвенных полях Бородинских.[198] — Находясь в это время в одном городе с Николаем Николаевичем, я вспомнил многое, и невольно сожалел, что не мог быть ему представлен.

При воспоминании о Бородине, воображение быстро перенесло меня от начинающегося 21 года к 18, когда я, с другими моими товарищами-колонновожатыми, обозревал умиренные поля Бородинские. Начальник наш, генерал Муравьёв, привёл нас на эти поля, чтоб показать эту живую хартию небывалой битвы в летописях народов, славной для победителей и побеждённых. Генералу сопутствовал сын его, гвардейского генерального штаба поручик, Михаил Николаевич Муравьёв 5-й.⁸⁶[199] Он как участник, хотя и юный, в самой битве, рассказывал нам все подробности военных действий. В том рассказе, среди других знаменитых имён, имя Раевского светлело огнём лучезарной славы.

Вскоре после нашего обозрения полей Бородинских, мне, в числе других, поручено было составить топографический план окрестностей Бородина. — Этот план, как тогда говорили, предполагали поднести его величеству королю прусскому,[200] которого ожидали в Москву. Деятельно принялись мы за работу; на мою долю достался участок между самым Бородиным и д. Горкою, столь знаменитою пребыванием Кутузова в день Бородинской сечи.

На время работ наших, д. Горки памятны для меня неожиданною встречею с одним из генералов наших. Во время утренней моей работы близ большой дороги, в недальнем от меня расстоянии, остановилась почтовая коляска, из которой вышел генерал,[201] в сопровождении ад‘ютанта. Я продолжал работу. Генерал подошёл ко мне, взглянул на планшет, и, обратясь к ад‘ютанту, потребовал зрительную трубку. Взяв трубку, он начал обозревать окрестности.

Указав влево, генерал спросил меня: — Это Семёновское?

— Точно так, ваше превосходительство, — отвечал я.

— А, батарея Раевского, — прибавил генерал, и относясь к своему адъютанту, начал рассказывать ход Бородинской битвы. В этом рассказе искрились имена Смоленского,[202] Воронцова,[203] Тучковых,[204] Уварова,[205] Платова,[206]Ермолова,[207] Орлова-Денисова[208] и других более или менее славных. Генерал рассказывал по-французски, но речь его, одушевлённая соучастием, была речью русской славы. Стой на моём месте какой-нибудь гренадер Бородинской битвы, и тот бы, кажется, прислушался и понял, о чём идёт дело. Помнят солдаты наши, и всю жизнь свою помнят, кто и как водил их в битвы, и по своему слагают они похвальные песни, и под старость лет ещё повторяют их, как отрадные отголоски минувшего.

Среди разговора генерала с ад‘ютантом, под‘ехал к нам офицер наш, Н. Ф. Бахметьев[209]. Генерал заговорил с ним, и узнав о его фамилии, спросил, не родня ли он генералу Бахметьеву[210]. Узнав мою фамилию, заговорил о князе А. И. Горчакове⁹⁸[211]. В разговоре с генералом, Бахметьев титуловал его монсеньером: это меня несколько удивило; но по от‘езде генерала я узнал, что это был его высочество принц Александр Виртембергский, родной брат государыни императрицы Марии Фёдоровны